Контролер
Шрифт:
Зазвонил стоящий телефон. Я передал трубку полковнику.
– Да, – отрывисто бросил он.
– ...
– Понятно.
– ...
– Хорошо, до связи.
– «Табун» обнаружен и взят под контроль, – сообщил он. – Дальнейшей судьбой руководства института займутся буквально сегодня. Вы удовлетворены?
– Очень.
– Что дальше?
– Терпение, – сказал я и едва не добавил: полковник.
В мае девяностого Равшон Саибназаров, тогда еще просто лейтенант КГБ СССР больше суток провел в зиндане в Таджикистане в ожидании неизбежной смерти. Для того
Не то чтобы эта операция была особенно сложной по исполнению тут, как раз все было просто и ясно. Один ловкий мужик сделал все, чтобы попасть в тот же зиндан, что и Равшон. Оказавшись там, принялся распевать песни, настолько громко, что без проблем перекрывал лай собак и вопли ишаков. Горланил достаточно долго, одну только «Белоруссию...» исполнил раз пять. Прикиньте, «Молодость моя, Белоруссия», в кишлаке. Короче, место нахождения зиндана те, кому надо было, засекли без всяких там радиомаячков. Ночью пришли и без проблем извлекли из ямы Равшона и того самого певца. Уникальность состояла как раз в том, что дело происходило в девяностом году, когда все подряд спецслужбы просто-напросто боялись лишний раз без спроса вздохнуть или пукнуть. Получить разрешение на проведение такой операции было на пару порядков сложнее, чем ее осуществить.
Врач появился, когда мы докуривали мои сигареты. О результатах операции не стоило даже и спрашивать, все читалось на его лице.
– Ваш друг в реанимации, – сообщил он, – жить будет.
– Молодец! – воскликнул я и вытер пот со лба.
– У меня, между прочим, дежурство закончилось, – сварливо заявил он, – долго еще торчать здесь?
– Идите переодеваться, доктор, – ответил за меня переговорщик, – скоро пойдете домой.
– Хочется верить, – буркнул тот и удалился.
– Ну, что, – бодро спросил полковник, – будем заканчивать комедию?
– Подождите, – возразил я, – а как же второе требование?
– Слушаю.
– У палаты моего товарища выставляется ваша, повторяю, ваша, а не милицейская, охрана. Как только состояние здоровья позволит, вы отвезете его куда положено.
– Принимается, – весело ответил он, – а где остальные ваши подельники, растворились в воздухе?
– Скрылись в канализации, – любезно ответил я, – давайте, действительно, заканчивать.
– Я только за.
– Это действительно взрывчатка – я пнул ногой сумку, и она оказалась возле него, – почти кило пластида.
– О, как, – он застегнул застежку на сумке, – действительно, пластид и почти кило. А где взрыватели?
– Нету.
– А как же ты собирался его взорвать?
– И в мыслях не было, – я перекинул полковнику брелок.
– Понятно, – хмыкнул он и протянул руку, – твой ствол.
– Нет никакого ствола, – расхохотался я, – и не было, – достал из кармана и выложил на стол наручники, вытянул перед собой руки. – Вяжите меня, люди добрые.
– Сюда, – скомандовал он, – двое в камуфляжной форме и в масках вышли из-за угла и направились к нам, держа меня под прицелом.
– Круто.
– Сейчас это называется «нанотехнология», – пояснил он и, обращаясь к подошедшим двоим, скомандовал: – Минуту! – Те застыли, как гипсовые пионеры в парке. – Один вопрос, вернее, два.
– Слушаю.
– Почему ты все время лыбишься?
– Настроение хорошее, – ответил я и ничуть не соврал. Действительно, почему я должен плакать? Все прошло успешно: я догадался об основной акции, Кира вычислил, когда и где окажется сегодня поутру Режиссер, Берта, Дед и Сиротка сработали четко. Нам очень повезло с теми четырьмя, пришедшими на склад. Кира выжил. Что с нами будет потом? Не знаю, потом будет потом. – Второй вопрос.
– Кто ты такой, черт подери?
– Сам бы хотел это знать.
– Пакуйте! – мне завернули ласты за спину. – Без экстаза!
Меня поставили в позу пловца на старте и поволокли на выход.
В машине, куда меня затолкали, мне опять стало очень жарко, потом холодно, потом снова жарко и, наконец, просто хреново. Я то погружался в напоминающее краткий сон состояние, то приходил ненадолго в себя. И так несколько раз. Когда машина остановилась, меня взяли за шиворот и скомандовали: «На выход!». Последнее, что осталось в памяти, это то, что я делаю шаг наружу. Потом все, погас свет и выключился звук.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества...
Э.М.Ремарк.
Лирическое отступление пятое, семейное
– Проходи, Игорь, располагайся, – восседающий в напоминающем трон, помпезном офисном изделии с наворотами, сделал ленивый приглашающий жест. – Сейчас освобожусь.
Тот послушно прошел и расположился на каком-то крохотном низеньком пуфике (с которого на хозяина кабинета приходилось смотреть снизу вверх) в некотором отдалении от громадного, покрытого зеленым сукном стола, за которым в поте лица трудился видный представитель губернской элиты и, по совместительству, муж его матери. С интересом осмотрелся по сторонам. Увиденное впечатлило.
Любовно отреставрированная антикварная мебель, многочисленные, со вкусом расставленные по цвету корешков, книги на полках. Дипломы и сертификаты вперемежку с саблями и ятаганами на стенах, пушистые ковры на полу, прикрытый экраном камин.
Государственный герб на стене прямо над головой увлеченно работающего с документами хозяина кабинета и РАВНОУДАЛЕННО по обе стороны от него – коврик с вытканным портретом законно избранного. Для полного комплекта государственных символов не хватало только флага и гимна. В общем, воплощенная в жизнь мечта выросшего в «хрущобе», мальчугана из многодетной семьи.
Вынырнув, наконец, из пучины государственных забот, отчим извлек из папиросницы карельской березы сигаретку, прикурил от массивной настольной зажигалки и остро, сверху вниз посмотрел на пасынка.
– Скажи-ка мне, Игорь, ты любишь Россию?
Тот замялся. В организации, где он служил, говорить об этом всегда считалось дурным тоном. Много и часто чирикающие о неземной любви к отечеству, там не приживались и рано или поздно куда-нибудь отваливали. Чаще всего – по головам на повышение, в места запредельной концентрации патриотизма. Остальные – просто, как могли, выполняли приказы, проливая при случае за это самое отечество кровушку. Свою и чужую.