Контрольная диверсия
Шрифт:
— Орловым? — Казалось, её удивлению нет предела. — Нет, с Орловым я не виделась.
Она так и произнесла нараспев: «С Ор-ло-вым», потому что любила сочетание звуков «о», «р» и «л» в этом слове; похоже, она вышла за него только именно из-за этого; об этом тут же узнала вся школа из сочинения на тему: «Твой любимый человек». Сочинение украли прямо из учительской и раструбили окрест вплоть до районо, но это уже совершенно другая, почти забытая история, в которой Ирочку Самохвалову вызвали кое-куда и провели лекцию о ранней беременности и, естественно, сообщили родителям. Но ничего уже нельзя было остановить: как только прозвенел последний школьный звонок, они поженились. Цветаев почему-то совершенно некстати вспомнил эту историю, наверное, потому что Самохвалова не изменилась, и характера, как оказалось, ей не занимать.
Врёт? — подумал Цветаев. Безбожно врёт! Уж лучше ту порочную, в шпильках и в одних бретельках, чем эту — свою, но лгунью до мозга костей.
— Давно? — он постарался придать своему голосу скепсис, вынуждая её хоть как-то выдать себя.
— Женя, тебе не кажется, что ты забываешься? — спросила она с таким вызовом, на который нельзя было не среагировать.
Несомненно, она намекала, что это не его собачье дело — её личная жизнь. С кем хочу, с тем и сплю, говорили её глаза. Ты же в их число не входишь! И не войдёшь, не рассчитывай воспользоваться моим шикарным телом, оно не про тебя. Цветаев понял её взгляд, но не смутился, потому что ему нужно было разобраться в истории Жаглина-Орлова и отвести от себя подозрение, а тело Ирочки Самохваловой его не интересовало, то есть оно его, конечно, интересовало, как каждого мужчину, но по приоритету, в самую последнюю очередь после брюнеток, вернее, после жены Наташки. В этот момент он почувствовал, что картина гораздо обширнее, чем он себе представляет, и в ней замешаны нешуточные страсти. Ах, вот как оно! — подумал он с удивлением и наконец связал появление в зачумленном Киеве Гектора Орлова и Ирочки Самохваловой. С какой стати Гектор сбежал с фронта? — задал он себе вопрос, если у него всё было на мази: позывной «Чапай», командовал лучшим отрядом, и успехи его были очевидны, а побед не счесть; нет, подался к Пророку в диверсанты, то есть вписался в весьма сомнительную авантюру, к которой не был приспособлен, потому что не обходился малым, как Цветаев, не стремился к терпению, не находился в общем-то в тени, не умел подчиняться, и всё из-за широкой, разухабистой натуры. За первой женой?! — задал себе вопрос Цветаев. Порох или тлел, или ещё горел, а может, снова вспыхнул ярким пламенем и осветил полнебосвода? Если бы не обвинение Пророка, ему бы было наплевать на их страсти.
— Понимаешь, в чем дело, — как можно более веско сказал Цветаев. — И Гектор, и твой муж здесь. И я думаю, что ты в курсе дела!
— Нет, я не в курсе, — легко и бездумно, словно мотылёк, вспорхнула она со скамейки, поправляя платье цвета морской волны, который так шёл её волосам. — Но теперь я буду знать об этом и обязательно передам каждому из них привет от тебя.
Цветаева едва не отвалилась челюсть, казалось, он услышал стук её об асфальт, если бы, конечно, у него была вставная челюсть, как у Гектора Орлова. Свои настоящие зубы Гектор потерял ещё в школе, потому что занимался боксом и не любил зубную щетку с пастой; сразу после школы он приобрёл это чудо дантистской технологии на каком-то заморской клею.
Серые глаза Ирочки Самохваловой внушали: «Всё, или нет?! Натешился?! Отпусти меня, а то пожалуюсь Гектору, нет не ему, а, лучше — Пророку! И он скрути тебя в бараний рог! Ха-ха-ха!!!» На одно короткое мгновение Цветаев усомнился в своих подозрениях, глядя в её прекрасные глаза. Слишком легко Самохвалова манипулировала им, и он чувствовал, что проиграл. Выдержка её не подвела. Надо было сразу понять, что Ирочка Самохвалова осталась прежней, не подпускающая к себе на пушечный выстрел. И конечно же, Пророк проинструктировал свою жену, как себя вести в той или иной ситуации, а Ирочка не так проста, чтобы проболтаться даже однокашнику, ведь она не знает, что здесь делает Цветаев, и наверняка поостереглась выдавать тайны. Такую на мякине не проведёшь. «Ну и Антон, — едва не воскликнул он, — ну и конспиратор! А Ирка ему под стать! Два сапога пара!» Впрочем, и Орлов недалеко ушёл, отсутствовал месяц, непонятно, где и по какой причине.
— Тебя подвезти? — спросил он, обескураженный твердостью её духа.
— Хочешь узнать, где я живу? — беззастенчиво уточнила она, и её серые глаза вспыхнули недобрым светом.
И Цветаев почему-то поостерёгся её ноготков. Откуда ему знать, какая она в гневе психопатка или истеричка? «Не приведи господи кому-нибудь увидеть меня в таком состоянии!» — вспомнил он слова одной известной актрисы, произнесенные на публике. Нашли чем гордиться! Дуры! Почему женщинам это нравится? — спросил он себя. Впрочем, это не моё дело, пусть Пророк мучается.
— Я бы мог проследить за тобой, — признался Цветаев. — Но видишь, я с тобой честен.
— Прекрасно, поехали, — казалось, произнесла она через силу, всё ещё взвешивая, как правильно поступить.
И тогда, глядя ей в лицо, он монотонно произнес:
— Орлов пропал.
— Как пропал?! — выдала она себя в головой.
Следующим естественным порывом должен был быть вопрос: «А я думаю, куда он делся?!»
— Как пропадают люди? — вернул он ей ответ. По её лицу пробежала тень. Цветаев был уверен, что она почти ненавидит его. — Пошёл по адресу, Северная, пятьдесят шесть, квартира восемьдесят девять, и пропал. Знаешь такой?
Имя Бурко он опустил чисто интуитивно, мало ли что. И по глазам Самохваловой увидел, что этот адрес ей ни о чём не говорит, но на всякий случай она его запомнила.
— Я передумала, — сказала она высокомерно и помолчала, казалось, целую минуту. — Дай мне твой телефон, я позвоню!
Гордость не дала ей говорить на равных. Вот ты и попалась, сообразил Цветаев, но злорадствовать не стал, а лишь отметил на будущее этот факт: не давай спуска таким девицам, как Самохвалова, они не меняются, и даже расставание с любимым на них не действует. Номер своего телефона он, конечно же, ей дал. Пусть звонит, если волнуется. Не будет же она справляться у Кубинского, что с Орловым. Это самоубийство, если, разумеется, она не собралась развестись с ним. Значит, подумает и позвонит, самодовольно решил он. Маленькая победа, завоёванная у первой красавицы школы, стоила ему очередного разочарования в жизни — женщины несовершенны точно так же, как и мужчины.
И они расстались.
— Я обязательно позвоню! — вдруг вскрикнула она и полетела прочь, но не в магазин «Чайная Роза», а совершенно в противоположную сторону, туда, где скопище крыш закрывало горизонт.
Цветаев посмотрел ей вслед и затосковал по жене Наташке. В жизни у них ещё ничего не было, кроме эрдельтерьера по кличке Африканец, и поэтому ему казалось, что у них всё впереди. Это ожидание лучшего было его опорой и придавало его жизни хоть какой-то смысл, иначе можно было волком выть. Сидел бы я тогда в этом задрипанном Киеве, думал он, направляясь к своему «бмв». У Африканца была привычка спать с ними в большой двуспальной постели. Обычно он выталкивал Цветаева на край постели, и под утро Цветаев просыпался, дрожащим от холода.
Разберусь с этим делом и уеду, решил он и понял, что ему не хватает смены впечатлений, а то одна война да война, утомиться можно.
И так ему расхотелось ехать на Подолье, так у него не лежало сердце к самому грязному району города — Оболони, что он едва не свернул в сторону логова длинноногой красавицы Татьяны Воронцовой, благо, что рядом, в паре кварталов, чтобы предаться пьянству и чревоугодию и чтобы хоть чуть-чуть подумать и найти правильное решение, однако, Пророк ждать не будет, и полетит в центр шифрограмма, что ты Цветаев, мол, предатель, Иуда, и ждёт тебя соответствующая кара и презрение товарищей. Даже отмыться не успеешь. А подумать надо было, стоило, проанализировать разговор с Иркой Самохваловой. Что-то его насторожило. Главное, что она собиралась позвонить, значит, зацепило. А до этого вообще хотела гордо сбежать. Узнала, что Гектор Орлов пропал, и заволновалась. Вот что главное. Значит, позвонит, обязательно позвонит. Старая любовь не ржавеет. А вдруг они действительно встречались под носом у Пророка? Цветаев представил себе это наяву. Нет, не может быть, на Самохвалову всё же не похоже, не дура она, хотя рога мужьям наставляют и самые верные праведницы.
Впервые он пренебрёг своим шестым чувством, и всё из-за спешки, из-за Орлова, Самохваловой и из-за Пророка, будь он неладен. А Саша Жаглин? Его честное лицо взывало к отмщению. Мог или не мог Жаглин предать? Не мог, подумал Цветаев, а с другой стороны, вполне мог, как говорит Пророк, быть засланным казачком. Правда, здесь есть одно «но», меня не тормознули ни на одном посту, значит, моя морда не засвечена. Если бы Саша был предателем, нас бы знала каждая собака, ляха бляха! Или бандерлоги настолько уверовали в победу, что разленились окончательно и бесповоротно? Но вместо плётки у них есть «чвашники», «пшеки» и другая западная шваль, уж они не допустили бы проколов, или я чего-то не понимаю? Значит, с Сашкой Жаглиным Пророк ошибся. Тогда кто? Орлов? Ерунда. Ему-то зачем? Месяц в плену. Пророк? Абсурд. Полный абсурд. И Цветаев запутался: думал, думал и ничего не путного придумал. Не хватало десятка полтора деталей, как в пазлах.