Контрольная диверсия
Шрифт:
— Он не отвечает со вчерашнего дня! — застонала она, явно взывая к совести Цветаева и глаза её вспыхнули болезненным светом.
— Я даже не знал, что он здесь, — соврал Цветаев.
— Это точно?! — произнесла она с надрывом.
— Точно! — уверил он её, мстя за прежнее высокомерие и настоящую глупость, которую она, похоже, всё-таки совершила.
— А ты мне не врёшь?!
— Нет, конечно, — в тон ей ответил Цветаев.
— Тогда почему он не звонит? — прищурилась она и правая её рука легла на сумочку.
Пистолеты бывают разные, даже мелкокалиберный на близком расстоянии смертельно
— Без понятия, — бесстрашно ответил он и собрался уйти.
— А ты можешь узнать?! — она крепко схватила его за руку, и тон её чуть-чуть изменился на просящий.
— У кого? — удивился Цветаев, хотя, конечно, знал того типа, который всю эту кашу и заварил, разумеется, только не Пророк.
— У него, — она кивнула в пространство, где обретался Кубинский, ничего не подозревающий и не осознавший своего падения.
Ирина Самохвалова не посмела назвать его имя. Хоть что-то в ней осталось порядочное, решил Цветаев, косясь на её кровавые ноготки.
— Спрошу, — догадался он, полагая, что она подозревает в пропаже Лёхи Бирсана Пророка.
— И это… — она запнулась, спрятав кровавые ноготки, — позвонишь мне сразу. — Позвонишь?
И между ними возник странный союз — не призывающий ни к каким обязательствам, но основанный на прошлом, на том, о чём они никогда не забывали. Может быть, это было просьбой во спасении; мольба страсти? Цветаев не стал разбираться, ведь Самохвалова никогда не жаловала его своим вниманием. Стало быть, это игра, а не искренность, а с неискренними женщинами он предпочитал не иметь дело. Поэтому он подумал, что для некоторых людей прошлое не играет никакой роли. Оно тяготит их. Как же они живут? — удивился он.
— Хорошо, — согласился он с тяжелым, как крейсер «Варяг», сердцем.
— Мне надо знать! — вопросила она ещё раз к его школьной памяти. — Слышишь меня?!
— Ира, — сказал он поднимаясь и проверяя своё лицо, ибо не хотел показаться сентиментальным и злым, никаким хотел показаться, — обязательно позвоню.
Потом Самохвалова будет крутить в памяти этот разговор, и у неё не должно остаться ни капли сомнений, что я был искренним, подумал он. Это моя страховка от её подозрений.
Он ещё не знал, как решить эту задачу, и даже не представлял, что будет делать; ясно одно — группа на грани провала. И это главное, а всё остальное — любовь, морковь и помидоры — потом, когда пыль уляжется, и у всех будут холодные головы, а пока надо уносить ноги.
— А ты Пророку позвони, — ехидно посоветовал он.
— Уже… — бросила она, деловито пряча платок в сумочку.
— В смысле? — оглянулся, поднимаясь.
Ирина Самохвалова снова была прежней, той, какой он знал её в школе, ещё в те времена, когда на переменах она пряталась от мальчишек в туалете, но уже писала свои стихи и даже издала первую книжку, отметив это событие, по словам Кубинского, первой татуировкой на спине. Потом она её разрисовала всю, потому что книжек у неё было аж тринадцать.
— Он в курсе наших отношений.
— Зачем? — удивился он, делая шаг в сторону, как будто собираясь улизнуть.
Она не отреагировала, словно ей было безразлично мнение Цветаева.
— Так надо. — Она царственно поправила волосы и снова сделалась первой школьной красавицей, хотя не была накрашенной, просто у
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — негодуя, пробормотал Цветаев.
Она взглянула на него и царственно смилостивилась:
— Ах, Цветаев, Цветаев, ничегошеньки ты не понимаешь.
— Ну да, куда нам сирым и босым.
В башку почему-то лезло словосочетание «креативный троллинг» или не менее обидное — «шлюха». Цветаев пошёл из сквера с тяжёлой душой, надеясь, что этим всё и закончится, как рано или поздно закончится война, и они вернутся домой и будут прежними, теми, которыми он всех их представлял, — беззаботными и весёлыми, а главное — он обнимет свою Наташку.
Он был опустошён, не потому что Ирина Самохвалова оказалась куда хитрее и циничнее, чем он мог предположить, не потому что она бросила или собиралась бросить Пророка из-за ничтожества по имени Лёха Бирсана, а потому что она предала прошлое. И в этом они с Лёхой Бирсаном были в чем-то похожи. Лёха Бирсан тоже отрёкся от прошлого, оно его не интересовало, поэтому и стал предателем.
Цветаев сел в машину и с пустым сердцем поехал в магазин Татьяны Воронцовой, чтобы успокоиться и привести душу в порядок.
У него вдруг появилось чувство, что всё кончится плохо, очень плохо, и он испытал такой упадок сил, что вынужден был остановиться и некоторое время тупо смотрел поверх руля на поток машин. Только я не ещё не знаю, что конкретно произойдёт, думал он с тяжелым чувством обречённого, и вряд ли узнаю, а когда «оно» произойдёт, то только и останется, что сопоставить факты и ощущения. Ну возьмут нас, ну будут пытать, храбрился он, нащупывая граната РГД-5, которую последнее время таскал с собой. Лично я сразу подорвусь, и баста!
Однако случилось совсем другое, к чему он не был готов, и это «совсем другое» запустилось не совсем так, как он понимал, не сегодня и не вчера, хотя и обреталось рядом, но в какой-то момент «решило» действовать, словно настал его час, и Цветаев растерялся, потому что рассчитывал на другой исход. У него было большое подозрение, что как раз Пророк, сам не ведая того, запустил этот механизм. Спросил бы меня, и я бы ответил, что никого не надо подозревать. Всё дело в том, что он случайно заступил туда, куда заступать нельзя — нет там ответа для человеческого понимания, одна игра, реакция на ожидание, вот уж кого не надо провоцировать.
Для него же в реальности всё началось с того, что на Артёма, у Дома художников, его вдруг подрезала белая «мазда», да так, что он едва не вылетел на тротуар, а «мазда» с визгом умчалась прочь. За такие вещи самое малое уши отрывают и ставят в угол на горох. Цветаев нащупал «калаш» и нагнал наглеца за Львовской площадью, чтобы убедиться, что это случайность, а когда увидел за рулём ухмыляющегося Рыжего, то всё понял. Старый, избитый фокус, который они проделывали с Пророком так часто, что фокус перестал быть фокусом, а превратился в рутину, в обычный приём ухода от слежки. Только Пророк делал его не так явно. Так что Рыжий, который тоже стал виртуозом этого дела, сработал на твёрдую «пятёрку»: и себя показал, и создал видимость хама, который презрел правила хорошего тона, хотя какие правила хорошего тона в гнилом городе?