Контрольный выстрел
Шрифт:
Через полчаса исчезли, разгладились под слоем крема морщины, заблестели глаза, расцвел ярким бутоном чувственный рот.
— Значит, не все потеряно, чертовка, — подмигнула она себе. — Помни, что женщина никогда не стара для любви, а мужчина — для брака! Вот так.
Звякнул дверной звонок. «Кого это в такую рань?» Терехова неслышно проплыла по паркету и, еще раз кинув взгляд в настенное зеркало, отомкнула замок.
— Лидия, я в отчаянии. — На пороге был Герман.
— Господи! На кого ты похож? — Она брезгливо поморщилась.
Герман
— Проходи.
— Лидия, я в отчаянии. Ты понимаешь, куда я вляпался?
Она дернула плечом. «А я тут при чем?»
— Лидия, надо что-то делать. На карту поставлена жизнь!
— Аркадий, не говори красиво! Что за пафос. — Терехова прошла на кухню. — Кофе будешь? — Сама она употребляла этот напиток в дозах Екатерины Великой. На завтрак, обед и ужин, а также вместо полдника, закуски и первых блюд. Иногда к концу дня во рту была отвратительная горечь. Как ни зарекалась Лидия пить его, памятуя, что кофе портит цвет кожи, но ничего поделать с собой не могла.
— Лидия, ты не понимаешь, на карту поставлена жизнь, карьера!
— Да что ты говоришь? — она включила кофемолку. Та отвратительно зажужжала. — Кстати, чья жизнь?
— Моя. — Герману было не до шуток. — Ты что, не понимаешь?
— Ну и что?
— То есть как? Жизнь, ты понимаешь, жизнь на карте! — Он взвизгнул.
— И что? — Лидия наслаждалась этим животным страхом, этим унижением Германа, который как раз сейчас, по ее мнению, и был самим собой. Трусливым, истеричным и жалким.
«Нет, вчера я все-таки не ошиблась».
— Что, я спрашиваю? — Она сделала ударение на слове «что». — Твоя жизнь в опасности, но ты ползешь к этой суке, которая вчера и сломала эту самую жизнь. И что, по-твоему, сука должна сделать? Вчера, Герман, ты был просто отвратительным дураком. Во-первых, ты, а не я, отдал неизвестно кому деньги. Кстати, их еще не вернули? Или на твоих обязательствах можно поставить крест? Во-вторых, ты нарвался на неприятность, пригласив Арнольда на разборку. Он тебе еще не звонил?
Герман стал еще зеленее.
— В-третьих, я действительно, как последняя сука, взялась вызволить тебя из беды и пригласила Монитора. Я все уладила, и за это...
— Лидия, прости! — Отчаяние Германа хлестало через край. — Прости ради всего, что было между нами!
— Ну, вспомнил, сэр! — Она деланно засмеялась. — Было да сплыло. Кстати, а что было?
Герман захлопал глазами.
— Как что?
— Вы имеете в виду постель? Ну, это не так много. Вы не Цезарь, а я не Клеопатра. Сошлись — разбежались. Я — в свой пустой дом,
— Как ты можешь так говорить?
— Побольше цинизма, мальчик, и вы проживете долго и счастливо. — Она засыпала кофе в кофеварку. — Так ты будешь пить кофе? Ах да, я забыла, что вы не в себе. В таком случае выпивка на прежнем месте.
Герман понурясь прошел к бару. Долго выбирал, открыл виски.
— Ну, лучше? — Терехова отпила кофе. — Вижу, что лучше. Но только не мне. Вы оскорбили женщину. — Лидия упивалась своим триумфом. Ей даже на мгновение показалось, что она не права, что нельзя так, но внутренний голос вопил, как зритель на римской трибуне: «Убей его!» — А это дорого стоит. В прежние времена за такие дела и впрямь можно было поплатиться жизнью.
Герман тупо смотрел в пол.
— Сейчас времена другие. — Терехова поставила пустую чашку в раковину. — Сегодня можно откупиться, отплатиться. Как там у вас говорят? Поставить на счетчик! Как вы на это смотрите?
Он поднял удивленные глаза.
— На что?
— На то, что мы с вами заключим некоторый союз. Небескорыстный. Тем более что, как вы утверждаете, мы были близки, а это обязывает... Допустим, по тысяче баксов в месяц.
— За что баксы? Я ведь извинился! — Герман оторопел.
— Вы извинились за мою поруганную вами честь и оскорбленное достоинство. А платить вы должны за честь вашу. За ваше реноме порядочного банкира, который хранит не только чужие деньги, но и чужие секреты.
— Ты имеешь в виду...
— Именно!
— Я откажусь от условий Монитора! — попытался взбрыкнуть Герман.
— Не говори ерунды. Слово — не воробей: поймают — вылетишь. Завтра, а может, уже сегодня выйдет Арнольд. Как ты понимаешь, в отличие от тебя он не откажется от своего слова.
Герман смотрел ненавидящим взглядом.
— Так вот ты какая!
— Да, такая! Я сука, как ты вчера заметил. Сукам это свойственно. — Терехова забросила ногу на ногу. Распахнувшийся халат открыл плотное изящное бедро. Лидия смотрела на Германа прямо, не мигая и не отводя глаз.
— Я налью, — не спросил, а констатировал Герман. Терехова не моргнула.
Он налил. Пил медленно, о чем-то сосредоточенно размышляя. Почувствовал, как стало проясняться подернутое дымкой сознание, заполыхали щеки.
— Значит, ты так ставишь вопрос?
— Можно, конечно, несколько иначе. Допустим, не тысяча, а три тысячи баксов... Это в связи с нашими прежними отношениями. Не можешь же ты так просто взять и бросить недавно любимую женщину?
— Ну ты...
— Знаю. Сука. Хотя ладно, тысяча. Но «во время пути собачка могла подрасти».
— Хорошо. — Герман понял бесперспективность дальнейшего разговора. — Пусть будет так. Но, принимая твои условия, — он блеснул глазами, — я могу надеяться на то, что наши договоренности останутся в силе?