Контрольный выстрел
Шрифт:
Зайцев жил в маленьком, времен Циолковского, деревянном доме. Когда-то его занимала большая семья. Но злой рок, висевший над ней, оставил на этом свете только троих — самого Зайцева, его сестру Наталью да маленького племянника. Мужа у Натальи не было. Отец ее ребенка затерялся на необозримых просторах бывшего СССР.
Сам Зайцев был человеком, в принципе, неплохим. Как рассказали соседи, его судимость была для всех неожиданностью. Человек мягкий и спокойный, он нравился всем. И словом не обидит, и помощь окажет в трудную минуту. Единственным его недостатком был исконный русский недуг — любил выпить. А под градусом совсем дурной становился. За эту дурость и поплатился.
Праздновали день рождения приятеля. Выпили, конечно, и, конечно, не хватило. Сели на машину, и в магазин. А на трассе их иномарка подрезала. Приятели возмутились. Догнали, прижали к обочине. Водителя избили, а потом, в виде компенсации морального ущерба, еще и деньги отняли.
Утром и похмелиться не успели — милиция. Дружки выкрутились. Зайцева допрашивают — он ничего не помнит: сильно пьяный был. Так на него все и свалили. А статья — будь здоров: грабеж. Пока сидел, умерли родители. Сначала отец, потом мать.
Вышел озлившийся на весь мир. Серый, мрачный. Единственная отрада — сестра да племянник. Втроем и жили. С работой было плохо: город маленький, куда ни сунется — везде отбой. Перебивался случайными заработками...
Как рассказала сестра, три дня назад Зайцев неожиданно уехал из города. Без комментариев. «Надо, и все». То ли тревожить не хотел, то ли сам не знал, зачем.
О брате Наталья говорила с тоской и нежностью, как о единственном светлом лучике в ее безрадостной жизни.
— Мне кажется, Наталья могла бы с ним поговорить, — размышлял Медведь. — Кто знает, может, повлияет как-то на брата. Вдруг тот на добровольную сдачу согласится.
Идея организовать телефонный мост между Зайцевым и Натальей Адмиралу с Олегом понравилась. Но они отложили ее на крайний случай.
— А что? Красиво. Представляешь, прямо в автобус звонит сестра! Вот неожиданность! Но это, если все остальное не сработает... Пора завязывать. Что от Тихомирова? Никольский не пришел еще в себя?
— Тихомиров к нему едет. Подождем. Может, будет что-нибудь новое...
Гусаков только что отправил Тихомирова в больницу, строго-настрого предупредив, что гуманизм, даже в подобной ситуации, должен быть превыше азарта.
— Клизму не ставить и капельницу не отнимать. Понял? — инструктировал он. Но по глазам Тихомирова видел, что обойтись без «процедур» тот не сможет. Никольский обманул его, как последнего фраера, и Тихомиров теперь даже легонько подрагивал от предвкушения встречи с клиентом.
Высадив водителя, он сам сел за руль. Ему казалось, что так будет быстрее. Езда пассажиром Тихомирову претила: всегда казалось, что шофер и ведет не так, и едет не с той скоростью.
Он жал на акселератор, в миллиметрах расходясь со встречными машинами. Через пятнадцать минут Тихомиров был уже в больнице. Накинув халат, он стремительно двинулся по коридору. До двери оставалось метров пять, как вдруг она распахнулась, и из палаты вылетел следователь прокуратуры Семенов.
— Ты как туда попал? — Тихомиров буквально оторопел. — Я же приказал никого не пускать...
— Старик, прокуратура любые двери откроет. Извини, некогда. — Семенов рванул прочь.
— Погоди! Что хоть он сказал?
— Некогда, некогда... — Ясное дело, Семенов что-то ухватил и бежал докладывать своему руководству.
От наглости и ведомственного идиотизма Тихомиров стал закипать. «Как узнали? Кто сообщил?» Он рванул дверь на себя.
Сидевший у постели охранник вскочил, как ужаленный. Он был и смущен, и напуган. Тихомиров источал потоки опасной для здоровья энергии.
— Ну что с тобой сделать? — Тихомиров был готов его растерзать. — Кто тебе разрешил пускать посторонних?
Тот хлопал ресницами, нервно теребя ремень автомата.
— Это же из прокуратуры... — Объяснение было нормальным для нормальной ситуации, однако нынешняя таковой не являлась.
— Да х... с ним, что из прокуратуры! Тебе я что сказал?..
Никольский с интересом прислушивался. Несмотря на состояние, его явно забавлял этот диалог.
— Ну что, поговорим? — Тихомиров переключил свое внимание на пострадавшего.
Тот отрицательно покачал головой.
— Уже поговорил. Позовите врача!
— А я и есть врач! — Тихомиров побледнел. — Гинеколог! Сейчас осмотрю тебя, кое-что выверну, посмотрю, что внутри, и снова засуну. Или ты меня не помнишь?
Никольский снова отрицательно покачал головой.
— Да что ты? — Тихомиров чувствовал свое бессилие. — Позови врача, — бросил он охраннику. Тот бросился выполнять приказ.
— Так что у вас болит? — Тихомиров потянулся пальцем к повязке. — Тут? Или тут? — Палец описал дугу.
Никольский равнодушно посмотрел на Тихомирова и закрыл глаза.
Осмотр был прерван в самом зародыше.
— Вы что делаете? — На пороге стояла крупная женщина в белом халате. — Вы что себе позволяете?
— Да я его пальцем не тронул! — обиделся Тихомиров. — Хотя, честно признаюсь, очень хотел...
— А ну вон! Немедленно! Чтоб духу...
Зубы у Тихомирова скрипнули так отчетливо, что боец пошел мурашками.
— Я что, не ясно вам сказала? — Врачиха пошла красными пятнами. — Вон!
Такого оборота Тихомиров не ожидал. Он ощутил себя полным идиотом и перед врачихой, и перед охранником, и, самое страшное, перед Никольским. Он резко повернулся на каблуках и шагнул в дверь.
— Иди сюда! — Охранник юркнул вслед за ним.
В коридоре Тихомиров прижал коллегу к стене как Остап — Воробьянинова.
— О чем они говорили? Или не помнишь?
— Помню!
— Докладывай!
— В принципе, ничего особенного...
— Не тебе судить об особенном. Излагай по ролям.