Контрольный выстрел
Шрифт:
В дверь вошла Татьяна. Но какая! Она не вошла, а будто бы торжественно спустилась с подиума Дома моделей.
— А вот тебе и мой сюрприз! — радостно заявил Олег, но было непонятно, к кому обращены его слова и для кого готовился сюрприз. Наверно, он решил, что такая двусмысленность даже чем-то хороша — пусть каждый отнесет удовольствие на свой счет.
Турецкий растерялся. Пока все разговоры по поводу Татьяны носили скорее абстрактный характер, но теперь все
Олег между тем быстро и ловко снял с Татьяны ее «эротичный», как он заметил по ходу дела, плащ и, слегка шлепнув ее по попке, отправил на кухню, крикнув вдогонку, что она сама знает где что и учить ее не надо. После чего зашептал почти на ухо Турецкому:
— Ну что ты на меня смотришь, балда ты этакая? — Я ж говорил тебе, она сама знает, что ей нужно. Тебя я никуда сегодня не отпущу, а вот у меня, в свою очередь, есть очень важное дело. Сейчас должен позвонить мой шофер и отвезти меня… впрочем, это не важно. Ты сегодня имеешь полное моральное право делать все, что тебе угодно: можешь надраться до потери пульса, можешь Танькой заняться, а она, как я говорил, совсем не против, словом, чувствуй себя здесь хозяином. Мыться-бриться — все в ванной, она тебе покажет. И последнее, умоляю, не будь дураком и не чувствуй никаких угрызений совести перед Грязновым. Ты ничего у него не отнял.
Зазвонил телефон. Олег быстро снял трубку, молча выслушал недлинную речь, кивая сам себе, и наконец ответил:
— Поднимайтесь, я выхожу. — А для Саши добавил: — Это мои телохранители чего-то всполошились. Шныряют какие-то возле дома. Слышь, Саш, — сделал он страшные глаза и засмеялся, — а может, это не за мной охотятся, а вовсе за тобой? Извини, — быстро поправился он, заметив, как напряглись скулы Турецкого, — не сердись, я же пошутил. Вот, к слову, еще одна причина, по которой я тебя не отпускаю. Все, пока, передай от меня привет Татьяне. Только очень горячий!
Олег хохотнул, накинул на плечи модный плащ с поясом, висящим ниже зада, кинул в карман ключи, лежавшие на подзеркальнике, и ушел, когда в дверь дважды коротко позвонили.
Саша остался дурак дураком в прихожей и не знал, как поступить. Потом медленно отправился на кухню, где хлопотала Татьяна. Она обернулась и, увидев Турецкого одного, не удивилась, будто все знала наперед.
— А Олег Анатольевич?
Ишь ты, усмехнулся Турецкий, а ведь их величают по имени-отчеству…
— Он умчался по каким-то своим делам.
— А-а… — протянула Татьяна, и уже одним этим даже не словом, а скорее выдохом, было все сказано. Или так понял ее Турецкий. Ну конечно, знала. А вот он не знал, что теперь делать.
— Я смотрю, вы тут уже посидели? — не столько спросила, сколько констатировала она. — Еще есть хотите?
— Не знаю, — пожал плечами Турецкий. — Есть — определенно нет, а выпить… А вы, Таня, как?
— Я тоже сыта — во! — она показала ладонью выше головы, и Саша не понял, чем это она насытилась: неужто проблемами? — А вот выпью с вами с удовольствием. Для куражу.
— А разве вам он сейчас нужен? — удивился Турецкий.
— Мне? — Она подошла к нему вплотную, так, чтобы он мог почувствовать терпкий аромат ее духов. — Мне не нужно. Это вам… А можно я буду говорить сегодня: тебе? На кой нам черт условности?
Турецкий сделал глотательное движение и положил вздрагивающие ладони ей на бедра. Она тут же крепко прижалась к нему грудью, провела губами по подбородку и негромко сказала, словно самой себе:
— Ну вот, теперь все будет хорошо… Давай возьмем с собой туда бутылку и стаканы. Идем, покажу тебе, где бритва, побрейся, а то сдерешь с меня всю кожу.
— Ну уж всю!
— В нашей сегодняшней ситуации ничего нельзя исключить, — философски заметила она…
Татьяна стояла возле низенького столика и разливала светлое вино в высокие стаканы. На плечах у нее был почти прозрачный короткий халатик, или это ночная рубашка, или вообще черт-те что весьма соблазнительное, а на ногах — красивых и сильных — прозрачные узорчатые чулки. Турецкий ощутил мгновенную странную боль, похожую на короткий спазм. Чулки! Перед глазами возникли роскошные ноги Сильвинской и тут же — пятно крови на подушке.
Он вздрогнул и невольно отстранился от Татьяны, но она, заметив это его движение, тут же подошла к нему и прижалась коленками, бедрами, животом, грудью — словно влилась в него всем телом сразу. Запрокинув голову, спросила, в чем дело, что ему не так?
— Чулки… — пробормотал он, ничего не объясняя.
— Ах, вон что! — Она поняла по-своему, улыбнулась, и пальцы ее требовательно взялись за ремень его брюк. — А ты у нас, оказывается, почти невинный ребенок? Это хорошо… это мы сейчас быстро поправим…
Он застонал от желания.
Татьяна снова вскинула к нему лицо, сияя потемневшими от страсти, расширенными глазами.
— Можешь мне обещать?
— Что?..
— Не жалей меня…
— А это тебе зачем? — Он впился губами в ее губы.
— Они… смелые… — простонала она. — Изобретательные… Ну же!
Она негромко, будто самой себе, рассказывала:
— …а когда ты вдруг посмотрел на меня… я поняла, что если ты сейчас дотронешься до меня… я тут же отдамся тебе…
— И где ж ты собиралась это совершить? — хохотнул Турецкий, жесткой ладонью лаская ее круглое, обтянутое прозрачной паутинкой колено.
— Тебе нравится моя кожа? — спросила она вдруг.
— Чудо. Но я же обещал не сдирать ее с тебя, хотя очень хочется.
— Я так и думала, — вздохнула она и призывно улыбнулась.
— Так как же ты все-таки собиралась нарушить святость Генпрокуратуры? — вернул ее к рассказу Саша.
— А очень просто. Надо было только твой кабинет запереть — и все. У тебя там такой огромный письменный стол, и на нем ни единой бумажки. Я и подумала: просто грех не использовать его для такого серьезного дела. У нас бы ловко получилось… А ты вместо этого взял — да ледяной ушат мне на голову с этим твоим Грязновым…