Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает

Грачев Василий

Немецкие мотоциклы не заставили долго себя ждать, послышались их трескучие звуки, и мы вместе с лейтенантом-медиком вскочили во двор, где жгли только что документы. Быстро заняли удобные для боя позиции и как только два немецких мотоцикла приблизились, почти поравнявшись с нами, открыли непрерывными очередями огонь из двух автоматов. Кажется, стрелял из пистолета и лейтенант. Находившиеся на мотоциклах расчеты, по три немца на каждом, были уничтожены. Перевернутые мотоциклы трещали на полном газу. Козиненко пытался завладеть хотя бы одним из них, но они оказались так повреждены, что быстро восстановить их было невозможно.

В дальнейшем мы находились под страхом неотступного преследования противником, его периодических пулеметных и артиллерийских обстрелов из легких самоходных установок «Ягдпантера» и иногда появлявшихся и крайне обнаглевших самолетов-штурмовиков, которые на бреющем полете чуть ли не вкладывали гранаты в пилотки бегущих людей. Одновременно разбрасывали листовки, в которых гитлеровская пропаганда утверждала, что берлинская группировка советских войск отрезана и ее ждет жестокое возмездие за Сталинград

полным уничтожением. Единственной гарантией сохранения жизни предлагалась немедленная сдача в плен. Окруженные противником, беспомощные и напуганные больше всего непониманием своего положения, наши воины, в основном тыловых подразделений дивизии, метались из одной стороны в другую, попадая под неожиданные столкновения с противником то слева, то справа от дорога на Бауцен. Все стремились туда потому, что распространялся слух, что там перед городом наши войска заняли оборону. В этой стихии многие из них гибли или оставались на поле боя тяжело ранеными. Неизгладимо остался в памяти жуткий эпизод. Один раненый воин полз по дороге с разорванным животом и вывалившимся из него кишечником, простирая руки к бегущим и выкрикивая: «Братцы, не оставляйте меня, пристрелите!».

Мне и Козиненко удалось вырваться из этого пекла благодаря тому, что мы больше других уклонились от дороги на Бауцен, достигли берега реки, вероятно всего это была Шпрее, спрыгнули в ее русло и под прикрытием крутого берега, высотой не многим больше метра, в полусогнутом положении продвинулись вперед метров на четыреста, перешли на ее левый берег и, оторвавшись от преследования противника, в полной безопасности продолжили ускоренное движение на Бауцен. Вместе с нами оказалось еще четыре человека нашей дивизии. Двигаясь в направлении видневшегося впереди села, до которого было километра три, справа от него заметили в замаскированном капонире танк. Все залегли. Присмотрелись. Вроде бы танк похож на наш, но решили, чтобы не ошибиться, приближаться к нему врассыпную. Другого, более безопасного направления движения, не было. К счастью, танк оказался нашим. Мы рассказали танкистам, что по дороге на Бауцен двигаются с периодическими замедлениями шесть немецких самоходок. От танкистов узнали, что действительно в районе Бауцена создается наша оборона. Передохнув минут десять вместе с танкистами, увидели злосчастные самоходки. Командир танка дал команду о приготовлении к стрельбе, а мы, по указанному им направлению, двинулись на предельной скорости продвигаться к Бауцену. Через 20–30 минут услышали стрельбу, видимо, танкисты вступили в бой с самоходками. Вскоре стрельба прекратилась. Оценили это для себя как усилившуюся угрозу. Вбежав в село, увидели сильно горящий дом. Я сказал Козиненко: «Давай здесь сожжем все документы, находящееся в твоем мешке». «Точно, – сказал он, – иначе нас с ними могут прижата и мы не успеем их уничтожить». Огонь был настолько сильным, что, бросая в него дела с указаниями и ориентировками, в том числе по розыску, мы обжигали себе руки и лица. Козиненко по близости у сарая заметил вилы, несколько раз перевернул ими дела и мы убедились, что они сгорели полностью.

Дальнейший путь к Бауцену пришлось продолжать ускоренным бегом, поскольку выстрелы слышались совсем близко. В четырех километрах. от Бауцена встретились с минерами, закладывавшими мины прямо на дороге. Далее в двухстах метрах проходила оборона, постоянно усилившаяся за счет тех, кому удалось добраться до этого места.

Проверив мои документы, офицер разрешил нам следовать в Бауцен, подсказал, что там находится штаб 254-й стрелковой дивизии. К вечеру 22 апреля в Бауцене мы кашли начальника ОКР «Смерш» этой дивизии майора Мишанова. Оказалось, что он уже видел нескольких бойцов взвода охраны нашего отдела, но не проявил к ним должного внимания, несмотря на то, что при них находился целый мешок с оперативными документами. Разыскать их мне удалось быстро. Их было шестеро, в том числе и рядовой Третьяков с врученным ему мешком документов. Он оказался пределы о сообразительным и умелым организатором этой группы по выходу из окружения, сумев неоднократно вывести ее из-под огня противника без потерь. Переночевав в отделе Мишанова, продолжали находиться там и после обеда узнали, что из Бауцена есть выход и в 7 километрах от него в селе размещается штаб 48-го стрелкового корпуса, в состав которого входила наша 294-я стрелковая дивизия. Вместе с другими военнослужащими к 18 часам 23 апреля мы вышли из бауценского котла, а уже к позднему вечеру того дня, предварительно получив данные от оперработника, обслужившего штаб 48-го корпуса, в соседнем селе нашли замначальника отдела капитана Иванова вместе с рядовыми Брехуновым, Хоришманом и другими военнослужащими дивизии. Впоследствии оказалось, что кольцо окружения опять замкнулось. На внешней его части слышались упорные бои и только через четверо суток войска 52-й армии и 2-й армии Войска Польского полностью овладели ситуацией, сняли угрозу дальнейшего окружения и планово перешли в наступление.

Ранним утром, 27 апреля, группой в одиннадцать человек во главе с капитаном Ивановым вышли вслед за наступающими войсками в район города Ниски, где встретились с комендантом отдела лейтенантом Коранкевичем и он сопроводил нас к начальнику отдела майору Виленскому. Как оказалось, он не ожидал встречи с нами и уже несколько дней тому назад доложил начальнику ОКР «Смерш» 52-й армии генералу Агеенкову о нашей гибели и пропаже всех документов отдела. Ознакомившись со всеми обстоятельствами обстановки, в которой нам в течение семи дней пришлось находиться и действовать. Виленский в нашем присутствии доложил об этом генерал-майору Агеенкову. Находился он, видимо, где-то недалеко и пообещал немедленно прибыть в отдел. Виленский, отпустив всех, остановил меня и попросил в беседе с генералом рассказать, что он ушел из отдела в штаб дивизии выяснять обстановку и возвратиться

не мог, потому что оказался отрезанным внезапно появившимся противником, а затем вместе с командиром дивизии на самоходке прорвались к ее боевым порядкам. По всему чувствовалось, что Виленский сознавал свою вину в том, что в сложной боевой обстановке руководством отдела не была обеспечена его безопасность в ее наиболее важной части – сохранности оперативных документов, в том числе шифров, имеющих секретность общегосударственной важности. Лично я открыто высказывал свои недоумения как в адрес Виленского и Иванова, так и майора Мишанова. Поэтому Виленский предусмотрительно решил это предупредить. Хотя ходили слухи, что от выговоров им всем троим избежать не удалось.

Генерал Агеенков прибыл в отдел вместе с начальником ОКР «Смерш» 48-го стрелкового корпуса подполковником Савеленко и секретарем-шифровальщиком этого отдела старшим лейтенантом Гурьяновым. Последний привез с собой все необходимое, чтобы полностью восстановить шифрделопроизводство, и генерал Агеенков приказал ему сразу же приступить к этому, а также подготовить доклад о других спасенных оперативных документах и есть ли необходимость что-то возобновить из числа уничтоженных.

Генерал Агеенков обратил внимание на мое плохое самочувствие. Поинтересовался последствиями ранений и контузии. Я вынужден был признаться, что пока выходил из окружения, то под страхом непонятной обстановки не ощущал каких-либо серьезных их последствий, в один день пробежал под непрерывным воздействием противника более 30 километров, пока достиг города Бауцена. А сейчас, когда внезапно свалившееся бедствие преодолено обострением всех сил и воли, стал чувствовать упадок духа, головокружение, постоянные тошноты и рвоту при приеме пищи. Осколки в руке и ноге почти зарубцевались и особого беспокойства от них не возникает. Обсудив состояние моего здоровья, генерал Агеенков объявил общее согласованное решение: в госпиталь направить не можем, в ходе наступления оставлять отдел без шифрсвязи нельзя, Виленскому надо организовать мое лечение дивизионными врачами. А чтобы уменьшить нагрузку по работе, пообещал дать команду в срочном порядке назначить в отдел делопроизводителя-машинистку.

Беседа прошла в духе сочувствия и благожелательности ко мне, с приятными похвалами и обещанием представить к правительственной награде. В этот момент, воспользовавшись хорошим настроением начальства, я осмелился высказать, что в спасении оперативных документов проявили мужество и героизм, уничтожая противника в неоднократно возникавших боевых эпизодах, рядовые Козиненко, Брехунов и Третьяков, а потому вполне заслуживают награждения их орденом «Слава» III степени. Агеенков согласился со мной. И тут же вспомнил о ранее состоявшемся награждении меня этим орденом, побудив воспроизвести в моей памяти героическую гибель в бою капитана Китина.

Ознакомившись со всеми оставшимися документами, старший лейтенант Гурьянов доложил генералу Агеенкову: шифрделопроизводство полностью готово к дальнейшей работе, все основные оперативно-значимые документы оперсостава, сосредоточенные в литерных делах и делах оперучета, а также журналы учета их источников информации (отдельно по псевдонимам и фамилиям в алфавитном порядке, с соответствующей зашифровкой) сохранены и позволяют продолжать работу без какого-либо ущерба прежнего ее состояния.

Срочно предлагалось восстановить: дела с директивными указаниями вышестоящих органов и их ориентировками по розыску вражеской агентуры и других государственных преступников, а также их журнальный алфавитный учет по фамилиям, именам, местам рождения и жительства; завести, открыть заново, дела общего делопроизводства секретариата, журналы учета входящей и исходящей корреспонденции и фельдъегерской пересылки; а оперсоставу – рабочие дела на всех имеющихся у них источников оперативной информации.

Обязанность быстрого восполнения нужных документов, поступивших ранее из вышестоящих органов, взял на себя лично старший лейтенант Гурьянов. С его докладом и выводами генерал Агеенков, подполковник Савеленко и майор Виленский согласились. К 1 мая 1945 года, празднику международной солидарности трудящихся, Брехунову, Третьякову и Козиненко было присвоено звание «ефрейтор» и по приказу командира дивизии генерал-майора Короленко вручен каждому из них орден «Слава» III степени.

Мое же награждение орденом «Отечественная война» II степени состоялось только в начале июня 1945 года, после Великой Победы, в обстановке беспредельной радости, всеобщего ликования и самого высокого судьбоносного дарования – вступить в благоденственное бытие, дальнейшую счастливую мирную жизнь. К моему личному делу приобщена копия наградного листа начальника ОКР «Смерш» 48-го стрелкового корпуса подполковника Савеленко от 5 мая 1945 года, в котором отражены мои ранения и в кратком изложении боевого подвига указано: «Товарищ Грачев, являясь шифровальщиком, в апреле месяце сего года в сложной боевой обстановке под воздействием огневых средств противника, рискуя жизнью, проявил собственную инициативу и смелость, организовал бой с противником, при этом уничтожил шесть немецких солдат, сохранив шифровальные и оперативные документы, которые в сохранности доставил в отдел. Достоин Правительственной награды – ордена «Отечественная война» II степени».

Далее на наградном листе следуют заключения вышестоящих начальников: – «Награждаю Правительственной наградой орденом «Отечественная воина» II степени. Командир 48-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Гречкин. 6 мая 1945 года»; – «Достоин награждения орденом «Отечественная война» II степени. Начальник отдела контрразведки «Смерш» 52-й армии генерал-майор Агеенков. 18 мая 1945 года».

Справка о награждении: «Приказом войскам 52-й армии № 0182-н от 3 июня 1945 года награжден орденом «Отечественная война» II степени. Начальник второго отделения ОК армии майор административной службы Голенький». (Долгий путь прохождения решения о награждении и тексты отражены с ксерокопии подлинника).