Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает
Шрифт:
В первую неделю пребывания в Яворовском лагере в отдел на должность коменданта прибыл старший лейтенант Двали, а лейтенант Г. Д. Коронткевич, прошедший с этим органом войну, достойно, с самыми хвалебными признательностями и добрыми пожеланиями в дальнейшей жизни, отправлен в родную Белоруссию.
Прибывший старший лейтенант Двали всем понравился как симпатичный и приветливый грузин, маленького роста, с ярко выраженными чертами кипучего национального характера и энергии, доброжелательный и отзывчивый хозяйственник, хорошо знающий свое дело.
На массу вопросов и просьб, связанных с обустройством, всем отвечал словом: «Сделаю» (с грузинским акцентом). И делал, а поэтому вскоре завоевал всеобщее уважение и заслуженный авторитет. Он без промедления составил план размещения отдела и приступил к строительству двухэтажного здания, в котором на нижнем этаже комфортно размещался штаб отдела: кабинет начальника, с приемной комнатой, слева от которой был
Левая сторона от входа имела примерно такую же планировку: с одной стороны кабинет старшего следователя и комната для четырех оперработников, с противоположной – две такие же комнаты для остальных объектовых работников, где в их сейфах постоянно хранились все оперативные документы. Имея в частях свои рабочие места, как правило, землянки, хранить там секретные документы не имели права.
На втором этаже размещались комнаты под жилье. Прямо против входа, была комната коменданта. Она была его кабинетом, имела выгороженную внутри кладовую и спальню. Там же находились комнаты: заместителя Д. И. Булавенко, имевшая балкон, старшего следователя, секретаря-шифровальщика, и делопроизводителя-машинистки. Все было сделано добротно, с нормальным уютом. Штаб нашего отдела отличался от всех тем, что окна на нижнем и верхнем этажах, с одной и другой сторон, очень близко располагались к углу. Двали объяснял это грузинскими традициями: «Вошел в угловую комнату и сразу впереди полный обзор налево и направо».
Метров в 50 от этого дома был. построен отдельный домик для начальника из трех комнат со всеми удобствами.
Дальше в тыл, у ручья, размещались три большие палатки взвода охраны с предусмотренной уставом Внутренней службы линейкой для построений и искусственным сигнальным колоколом.
В целом место размещения отдела оказалось очень удачным. Если идти по дороге от штаба дивизии до Гарнизонного дома офицеров, то пройдя 1,5 км, примерно половину, следовало повернуть направо и через 300 метров дорога подходила к отделу.
Такое расположение отдела на перепутье было очень удобным. В нем можно было при необходимости конспиративно принимать людей, в том числе и негласных сотрудников, безусловно, соблюдая осторожность, чтобы не попасть под обзор заинтересованных «наблюдателей». Оно было удобно и с житейской точки зрения – рядом быстротечный, шириною 1,5–2 метра ручей с прозрачно-чистой водой, пригодной для умывания и обкатывания, после физзарядки, холодной водой. А если не полениться по утрам, то пробежав полтора километра, можно было искупаться в живописном лесном озере, которое впоследствии было превращено в учебное «танковое». Одним словом – «курорт», продолжавшийся почти все лето. Но, как говорится, хорошего много не бывает. Очень хотелось добиться получения отпуска домой, на свою неповторимо прекрасную малую Родину. И при посредничестве Дины Петровны надо было убедить начальство что сделать это надо так, чтобы вернуться из отпуска раньше, чем начнется перемещение на зимнее расквартирование. Уже ходил упорный слух, что оно будет в городе Львове. И. Р. Виленский колебался с решением по моему рапорту. Как вскоре выяснилось, ему было не до меня. В конце июня 1946 года он был откомандирован на должность начальника ОКР «Смерш» дивизии в город Станислав (ныне Ивано-Франковск). Вместо него прибыл к нам, как говорили, на планировавшуюся стать во Львове столичную дивизию округа более авторитетный, с высшим образованием майор Терентьев. Быстро ставший душой коллектива и успевший подписать представление на присвоение мне офицерского звания, он неожиданно почему-то был отозван в Москву. Исполняющим обязанности начальника стал подполковник Гудков, но и он, не дождавшись утверждения в должности был заменен подполковником Ходченковым Иваном Семеновичем, возвращение которого на должность постоянно ходатайствовал командир дивизии Ф. А. Прохоров. Они вместе прошли многие годы войны, поддерживая личные и служебные отношения на полном доверии друг другу, определяющими словами взаимных характеристик были слова: «проверен в боевой обстановке».
И вот, в первые же дни пребывания Ивана Семеновича в должности, является чудо. Без моей просьбы и подсказки, отец присылает печальное письмо: здоровье у него и матери плохое, самостоятельно не смогут заготовить на зиму дров для отопления и сена для скота. Нужна помощь. Все надежды на меня. Дина Петровна идет с этим письмом к Ивану Семеновичу и он разрешает отпуск с 15 августа на тридцать суток с дорогой. Ура! Ура! Ура!
Передал шифрдокументы заместителю – Дине Петровне, она к работе с ними имела хорошую подготовку и практику. Способна была выполнить шифрработу и Екатерина Михайловна, но мое предложение передать ей документы руководством принято не было. Решили – при необходимости она будет помогать Д. П. Булавенко.
16 августа я был уже в Москве. Перебрался с Киевского вокзала на Казанский, без труда приобрел через военного коменданта билет
Впоследствии переживая случившееся «боевое действие», пришел к выводу и твердому убеждению, что от фронтовой горячки, когда приходилось нередко действовать по внезапно возникшей угрозе для жизни непроизвольно-машинально, надо избавляться и утверждаться в строгих правилах сознательных действий, находить для этого паузу: раз, два, три. Как умел это делать, когда надо было бросить гранату противнику, с такой выдержкой после выдернутой чеки, чтобы он не мог ее перехватить и вернуть тебе.
Добрался до своих родных Кабаклов благополучно. Радостям встреч с дорогими родителями, пронесенными в сердце по длительным фронтовым дорогам, а также с друзьями детства и односельчанами, не было предела и выразить их невозможно. Скажу только, если ранее, во время нахождения в Чехословакии, уместно было выразить: «В гостях хорошо, а дома лучше», то на Родине еще радостнее звучит: «А в гостях дома, еще лучше». И этим все сказано.
Возвратился из отпуска во Львов в точно установленный срок 16 сентября. Передислокация из Яворовского учебного центра во Львов за период с мая 1946 года почти полностью завершилась. В Раве-Русской оставался 168-й стрелковый полк. Штаб дивизии хорошо обустраивался в старом военном городке времен Польши по улице Транспортной № 3. После создания Вооруженных сил Украины в этом же городке были отстроены здание штаба военного округа и новая гостиница. Размещение нашего отдела великолепно обустроено И. С. Ходченковым, оказавшемся весьма пробивным и деловитым начальником, безусловно при активном участии старшего лейтенанта Двали. Сказал: «Сделаю» и сделал. Тесные деловые и дружеские связи Ивана Семеновича с комдивом Ф. А. Прохоровым позволили сделать не только хороший выбор, рядом со штабом, отдельного здания для отдела, но и добиться получения жилья для всех сотрудников. Мне досталась двухкомнатная квартира на нижнем этаже дома, по той же улице Транспортной в доме № 4, находившемся против отдела через дорогу.
По поводу дружеских отношений комдива Ф. А. Прохорова с И. С. Ходченковым ходили анекдоты как о трезвенниках, распивавших при встречах свои фронтовые сто граммов в многочисленных тостах. Однажды, совершенно случайно, удалось это косвенно подтвердить. Встретившись в ресторане с командиром разведроты капитаном В. А. Галабурдой и его приятелем – сыном генерала Владимиром Прохоровым (был в званий капитана, дослужился до полковника, проживал в Киеве) изрядно подвыпили и как-то получилось, что Владимир Федорович сильно опьянел. Мы подвели его к входной двери, расположенной на высоком парадном крылечке генеральского дома, нажали звонок и отошли в укрытие. Генерал сам открыл сыну дверь, провел его в дом, и далее по ковровой лестнице на второй этаж. На другой день комдив вызвал к себе на ковер Всеволода Галабурду и, расспросив обо всем: где были, с кем… и т. п., когда на вопрос: «По сколько же вы выпили?» услышал ответ: «По двести граммов», генерал вскочил со стула и, покачивая головой, несколько раз повторил: «Двести граммов – это же полфунта». Меня он к себе не вызывал и обо мне моему начальству ничего не сообщал.