Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает

Грачев Василий

Обобщая опыт производившейся работы в этом направлении, как главной контрразведывательной линии в войсках, пришел к выводу, что для ее более надежного обеспечения явно недостаточно опираться на присущие тебе сметку и интуицию. Нужны фундаментальные знания о разведках противника, прежде всего США и его союзников, о их структурных звеньях и всех различиях в предназначениях агентов, отличительных признаках легенд прикрытия, практических способах и ухищрениях при выполнении ими полученных заданий, по которым возможно обоснованно заподозрить в шпионаже, выявить и задокументировать его конкретные проявления, а также особенности способов связи с резидентом или разведцентром. Только на основе глубокого знания противника, его шпионских устремлений и тактики действий, более-менее безошибочно организовать контрразведывательный поиск, являющийся начальной и наиболее сложной, с точки зрения оперативного искусства, стадией контрразведывательной работы, основным методом противоборства с противником, сосредоточить свои силы и средства, в том числе, при необходимости и оперативно-технические на тех участках воинского объекта

и среди тех контингентов лиц, где наиболее вероятны шпионские устремления противника, особенно в таких наиболее благоприятных условиях, как воинские учения, исключительной маневренности войск. Поверхностные знания противника и его устремлений к объектам и лицам на практике приводит к ориентации основных усилий в бесперспективном направлении и их неизбежной безрезультатности.

Продолжение чекистского образования

Сознавая необходимость повышения своей профессиональной подготовки, добился направления в Харьковскую школу МГБ по переподготовке военных контрразведчиков (в/ч 356), где проучился с мая 1949 года по июль 1950 года.

С прибытием в школу всех подвергли общему испытанию – написанию диктанта по русскому языку. Объявление результатов преподавательницей Мирошниченко, очень ласковой и милой женщины, как выяснилось, имеющей дочку-красавицу на выданье за скрупулезно подобранного офицера-курсанта, превратилось в смех и горе, в непредвиденное юмористическое представление: один красавец, майор из территориальных органов в слове «мужчина» сделал три ошибки, написав «мужичина», а другой капитан умудрился в слове из трех букв – «еще», сделать тоже три ошибки, написав «ичище» и т. п. Попал и я, допустивший, как объявила Мирошниченко, пять ошибок, употребляя вместо ё-е, в том числе в своей фамилии. Я тут же сорвался и выкрикнул: «Это не ошибка, а если и ошибка, то всего одна, на одно и то же правило». Преподавательница, немного наклонившись, пристально на меня посмотрела и, сделав паузу, продолжила свои комедийные представления. На самом деле состав был не таким уж безграмотным, некоторые с непривычки сделали случайные описки, но, видимо, было выгодно показать необходимость полного изучения в школе русского языка с элементами теории словесности и литературы, чтобы в конце при выпуске таким же способом показать, что чекисты от них уходят на оперативную работу с должной грамотностью, по такому важнейшему ее общему показателю, как русская письменность и речь. Причем, в части последней вводилось правило – не только преподаватель, но и однокурсники обязаны высказывать друг другу замечания-поправки.

Наиболее грамотную часть будущих курсантов из 25 сотрудников (один с высшим образованием, 5 со среднем и остальные с неполным средним – 8–9 классов) составили первый курс, начальником которого являлся молодой и во всех отношениях ярко представительный капитан Беляев, аспирант-заочник Харьковского юридического института. Забегая вперед скажу, что наряду с другими курсантами: Владимиром Георгиевичем Кузнечиковым (секретарь парторганизации курса), Виктором Реймисом и еще несколькими отлично успевающими курсантами, стал одним из первостепенных любимчиков. Особенно его симпатии усилились ко мне после того, как в июле или августе 1949 года вместе с В. Г. Кузнечиковым мы пошли в Дом офицеров на танцы и там, присмотрев самую красивую, на мой взгляд и оценку в этом отношении, девушку, я протанцевал с ней весь вечер, возвращая каждый раз в круг ее знакомых девушек. Где-то близко к концу она во время танца сказала, что ей пора уходить вместе с девушками-подружками, проживающими на Холодной Горе. Здесь, признавшись, что являюсь курсантом училища, размещенного там же, и могу ее проводить. Она согласилась, отметив, что дом, в котором она живет, находится в ста метрах от училища. Проехав от Дома офицеров и до училища в трамвае, я проводил ее до входа в дом и, подав руку, прощаясь, сказал: «Сердечное спасибо за удовольствие потанцевать с Вами. Свидания не назначаю, потому что у меня есть молодая и тоже очень красивая жена и дочка, которой уже полтора года». Так, обменявшись взаимными благодарностями, разошлись без малейших притязаний на какие-либо другие проявления взаимных симпатий. В следующую субботу капитан Беляев, отказывая многим семейным офицерам-курсантам в частых желаниях получить на воскресенье увольнение в город (режим в школе был строгим, выход за пределы только по увольнительной записке), неожиданно, к изумлению всего курса заявил: «Я вот знаю, что Грачеву можно доверять с увольнениями в город, он ведет себя как порядочный семьянин». Вскоре я дознался, откуда ветер дует. Оказалось, что девушка, которую я проводил с танцев, являлась нареченной Беляева. Она-то и расхвалила ему меня, продвинув на полное доверие. Мелочь, а приятно.

Строгость в подходе к увольнениям в город усилилась после того, как в июне произошел пренеприятнейший аморальный случай. Один прекрасный майор, обладающий всеми качествами женского сердцееда, вступил в сожительство с женой прославленного героическими подвигами партизана Великой Отечественной войны, вошедшего прообразом в книгу Вершигоры «Люди с чистой совестью». Пользуясь его слепотой, майор совершал свои аморальные поступки, закрываясь в отдельной комнате! Когда партизан догадался, он с помощью шестилетнего сына выследил его принадлежность к школе и с разрешения руководства провели опознание. Бесстыдство майора было обсуждено на партийном собрании и он исключен из членов КПСС. Особенно гневным осуждение майора было встреченное несколькими аплодисментами выступление преподавателя Мирошниченко. Голосование было единогласным. Никто, даже из числа сочувствующих, не решился выступать в защиту майора, и он немедленно был отчислен в УКГБ области, откуда прибыл (сейчас название ее не помню).

Вскоре произошел второй шокирующий руководство и партком школы случай. В школе выступала с концертом знаменитая певица – казашка Роза Багланова. Особенно запомнилась исполненная ею сопрано песня: «Ой Самара, городок». Радостно сияющая, она раскланивалась на постоянные бурные аплодисменты и посылала милые воздушные поцелуи в зал. Как сейчас сказали бы, покоряя зрителей своей сексуальностью! Напились среди курсантов такие примитивы, что, видимо, так и поняли и позволили вручить ей букеты цветов с предложениями – дать обусловленный сигнал о согласии интимно встретиться после концерта. Возмутившись, Роза Бакланова передала эти записки секретарю парткома. Опять разбирательство и осуждение – до какой распущенности можно опуститься, чтобы так обнаглеть и совершить оскорбление заслуженной актрисы, первый раз увидев ее. Все трое были наказаны строгими выговорами, но из школы не отчислены.

Последующих подобных сексуальных проявлений и побуждений, которые выносились на общее осуждение, не было. Соблазнительные «бабочки» продолжали в субботние и воскресные вечера кружить около школы и уводить некоторых холостяков, а может быть и семейных прелюбодеев, в свои объятия любви, надеясь найти себе достойного жениха. Но скандалов уже не возникало. Возможно, даже потому, что любителей острых ощущений с женщинами стало меньше. Ходили упорные слухи, что медиками, по решению руководства, в общей курсантской столовой, добавлялся в пищу какой-то препарат, снижающий «кобелиные» страсти. Это отмечали курсанты, к которым приезжали на побывку их родные жены, когда, несмотря на радость и желание встреч, половая страсть оказывалась явно заниженной. Мой самый близкий друг по школе, с которым поддерживается связь до настоящего времени, Владимир Георгиевич Кузнечиков, тоже заметил это, когда к нему в августе приехала жена, Алия Шакировна, его единственная однолюбная подруга. Он в этом отношении настолько был строг, что когда мы изредка выходили вместе в город, и он, заметив какое-то мое внимание к красивой женщине, с иронической гримасой произносил: «Ты куда смотришь?». Мы с Ниночкой, страшно соскучившись друг о друге, организовали встречу так. Она приехала в Харьков, тут же я отпросился у майора Беляева на несколько дней и мы провели их у родителей в Макеевке. Наша любимица Томочка провела их без мамы, со своей няней, матерью полковника, начальника военного госпиталя, у которой не сложились отношения с женой. Будучи весьма образованной, культурной и нежной женщиной, она оказывала самое благотворное влияние на нашу дочь и пользовалась нашим полным доверием.

Мое положение в школе, по основной задаче – получение предельно возможных знаний, сложилось совершенно непредвиденно наиболее выгодно, даже с некоторым преимуществом по сравнению с другими. Определилось оно тем, что по ведущей дисциплине, агентурно-оперативной работе, преподавателем оказался, к моей величайшей радости, тот самый полковник Сивуда, который на фронтовых курсах военной контрразведки проявлял ко мне признательность по успехам в учебе и покровительство, оказавшееся необходимым после ее окончания, о чем ранее мной уже вспоминалось.

Ежедневно встречаясь, я постепенно рассказал ему обо всем, что было со мной после фронтовых курсов, о своих колебаниях при переходе на оперработу, как неимоверно трудно проходил пройденный ее этап и с какими противоречиями столкнулся при оценке ее результатов.

Подробно расспросив о легендированном использовании агента «Захарова», подполковник Сивуда, оценив это в основном положительно, разъяснил, что в таких легендах обязательно должны предусматриваться меры по обеспечению его собственной безопасности, в частности определяются измененные биографические данные, место постоянного его жительства и близких родственников, при реальной возможности и необходимости он обеспечивается документами, удостоверяющими его вымышленную фамилию и другие установочные и биографические данные. При этом не забывать и о мерах по выводу агента из разработки как при возникновении подозрений о его безопасности, так и в тех случаях, когда она может возникнуть при начале следственных действии.

По поводу имевшегося у меня недоумения о проведенных американцами вербовках с заданием только на начальный период войны. Вербовать, так вербовать раз и навсегда? Полковник Сивуда возразил: при скоротечных обстоятельствах возникновения англо-американского решения о военных действиях против Советской Армии меры американской разведки были внезапно вынужденными и из-за временного ограничения вполне оправданными. В практике приготовления блицкригов вероломного нападения разведки государств, готовящих его, неоднократно прибегали к заброске так называемых законсервированных агентов с конкретными заданиями на начальный период воины. В первые дни Великой Отечественной войны органы госбезопасности разоблачили не один десяток агентов немецкой разведки, как только они приступили к выполнению заданий.

Обсуждая решения по выявленным из числа репатриантов американским агентам, он согласился, что в их действиях субъективная сторона состава преступления была практически неосуществимой, а поэтому арестовывать и судить их не за что. Высказал также незабываемое мнение: арестовывать или не арестовывать – с этим придется в дальнейшем неоднократно сталкиваться. Иногда оперативные работники, и особенно следователи, видя законный результат работы только в аресте и придании суду, упускают возможность достижения более перспективных и важных результатов в борьбе с противником. Образно говоря, не стремятся сохранить капитал, чтобы он работал на свое приумножение. Например, перевербовав разоблаченного агента и сделав его своим контролируемым источником, работающим под диктовку двойником, можно добиваться важных стратегических целей в противоборстве с противником. О возможности получения такого преимущества никогда не следует забывать.