Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает
Шрифт:
Анализ записи последующего разговора с женой показал, что он рассказал ей все правдиво. Но что поразило: соглашаясь с его объяснениями, она все-таки, проявив женское чутье, заключила: «Зря ты ее отпустил, может надо было сообщить о ней органам». На что Хиненко ответил: «Да нет, я верю, что «френд Майкл» действительно мог обратиться в свое посольство с просьбой – помочь найти меня. У них это проще».
Возможность продолжать дальнейшую работу с «Галиной» вскоре прервалась. Она вместе с театром перевелась в другой областной центр Украины. Что осталось в наследство от нее, так это то, что она сделала подробные описания на нескольких своих подруг из клана обаятельных красавиц – умниц с достойно признанным общественным положением. С некоторыми из них впоследствии может окажется необходимой совместная положительная оперативная работа. Кстати, в течение последующего ее многолетнего продолжения у меня всегда имелась на связи агентура из женщин. С их помощью достигались отдельные значимые результаты. Иногда преподносились и неприятности, проявлявшиеся в тех случаях, когда помощница-женщина влюблялась в объект оперативного изучения, а оперработник вовремя это не заметил и не вывел ее из разработки. В таких случаях побеждает не дело, а любовь. Тонкость чувств женщины оперработник должен удовлетворять личными внешне привлекательными и душевно обаятельными качествами, восприниматься всегда открытым и энергичным, умея находить доводы, доступные ее
Настолько увлекся своими личными делами, что остались не отмеченными происшедшие изменения в руководстве отдела. С начальниками этого органа мне повезло и храню о них самую светлую память как о добрых наставниках и учителях, отдавая наибольшее почтение Д. Е. Булавенко и И. С. Ходченкову. Так вот, еще в период моего пребывания в Харьковской школе переподготовки из отдела убыла в Москву Д. П. Булавенко, а через пару месяцев после того, как я вернулся в отдел, вместо нее прибыл заместителем подполковник Самохвалов, быстро завоевавший доброе признание у оперсостава и у начальника. Однако вместе им работать пришлось недолго, И. С. Ходченков был выдвинут на полковничью должность, начальником отдела контрразведки МГБ артиллерийского корпуса прорыва РВГК, дислоцированном в городе Золочеве Львовской области. Более двух месяцев ожидали назначения Самохвалова начальником отдела, но прибыл подполковник Пищалкин, с которым мне работать пришлось немного.
Столько изменений и перемещений за непродолжительное время. Такова судьба в службе у военных. Не успел расправить крылья, как полет прерывается и не всегда в твою пользу, а то и с недобрым исходом. Так, неожиданно произошло и со мной. Шло все нормально на хорошем личном настроении и удовлетворенности руководства. И вот, неожиданно является дьявольщина. Из 1-го отдела управления контрразведки округа поступает заявление, принятое старшим оперуполномоченным капитаном Драгнышем, должным порядком оформленное и с резолюцией начальника отдела полковника Каткова на отдельном листе: «Направить в отдел контрразведки 24-й дивизии для дальнейшей проверки». В заявлении медсестра сообщала, что 24 сентября 1950 года, во время обхода госпитальной палаты, она стала свидетелем разговора двух военнослужащих, лежавших рядом в постели на койках. Один из них говорил: «Сегодня день памяти, умер Владимир Ильич Ленин». От второго услышала: «Дай Бог, чтобы и Сталин». Увидев меня, он сделал паузу и добавил: «Много невинной людской крови было пролито».
Медсестра сразу же установила, что это высказывание было допущено рядовым 181-го танкового полка Зиновьевым, продолжала его обслуживать как больного, но политических высказываний от него больше не слышала. Исполняющий обязанности начальника подполковник Самохвалов на том же отдельном листе с резолюцией Каткова написал: «Товарищу Грачеву В. Е. установить Зиновьева в 181-м танковом полку и взять в активную разработку». Исполнение этого указания развивалось в быстром темпе по отдельному плану. Следователь Н. П. Портнов допросил медсестру, зафиксировав ее показания точно, в том же содержании, что и в ее заявлении. Собеседник Зиновьева на допросе вначале заявил, что точно восстановить его заявление о Сталине не может, забыл. Когда же ему было предъявлено показание медсестры, то подтвердил его и категорически заверил, что слово «умер» Зиновьев не произносил. Проводившийся агентурным изучением и проведенной спецпроверкой представляющих оперативный интерес данных получено не было. Доверенным источникам он охотно рассказывал о своем тяжелом детстве, проходившем до призыва в колхозе в Сталинградской области, где с его слов постоянно отмечались засухи, неурожаи и голодовка. Отмечалось также, что по своему характеру Зиновьев неуравновешенный, имели место случаи вспыльчивости и раздражительности по малозначительным, не нравившимся ему поводам. Кто проявил сверхбдительность, не знаю, но думаю, что без этого не обошлось и меня вместе с делом на Зиновьева вызвал к себе начальник 2-го отдела Управления Контрразведки округа подполковник А. А. Кукеев. Полистав дело, он твердо, с выраженной надменностью заявил: «Ну и что же вы собираетесь добыть по этому делу, занимаясь философствованием: сказал слово, не сказал? Здесь все ясно сказано. Его немедленно надо арестовать». Выслушав мои возражения, основанные на том, что здесь можно подозревать наличие важного для дела слова, но оно Зиновьевым не сказано, а также мой категорический отказ от предложения: вынести постановление о возбуждении уголовного дела на Зиновьева и его аресте, Алексей Афанасьевич скомандовал: «Идите. Дело остается у меня». – «Как это остается? Без соответствующей регистрации в секретариате, я оставить его у Вас не имею права». В упор уставившись на меня, он хотел покорить своим волевым взглядом, но немного побыв недвижимым, взял лист бумаги и написал расписку, что Дело на Зиновьева на (указал количество) листах получил. Отдал расписку мне и повторил: «Идите!». С этого диалога начались многие мои бессонные ночи. И если бы обошлось только этим! После того, как и.о. начальника отдела подполковник Самохвалов вынес постановление на арест Зиновьева и прокурор округа утвердил его и, якобы, при этом тоже заявил: «Здесь все сказано», тучи вокруг меня стали сгущаться. Следствие по Зиновьеву вел следователь следственного отдела Управления контрразведки округа. До меня дошли слухи, что, якобы, преступность личности Зиновьева подкрепилась тем, что на вопрос следователя: «Вы случайно не родственник известного врага народов Советского Союза Зиновьева?», он ответил: «Вообще-то нет, но по убеждениям, да». По камере следственного изолятора документировались его резкие возмущения в связи с арестом. В отношении меня в отдел секретарю парторганизации Н. И. Портнову прошла подсказка, что надо разобрать меня в партийном порядке и исключить из КПСС за потерю политической бдительности. Наум Исаевич не давал этому ходу и, как опытнейший юрист, утешал меня, что дело на Зиновьева в суде не пройдет. Но до суда оно не дошло. Как внезапно свалилось на меня это горе, так внезапно и наступила величайшая радость и торжество справедливости. Оказалось, что брат матери Зиновьева занимал значительный пост в Центральном комитете КПСС и узнал все, что случилось с его племянником. В УКР МГБ округа прибыла комиссия Административного отдела ЦК партии и признала арест Зиновьева грубым нарушением социалистической законности, а его высказывания неумышленными и обывательскими. Такого поворота никто не ожидал. Кто и как был наказан из причастных к аресту Зиновьева, объявлено не было и для меня осталось тайной, но горькая несправедливость об увольнении из органов КГБ подполковника Самохвалова стала всем известна, как устрашение и напоминание: виноватым всегда оказывается «стрелочник». Помни об этом, бойся стать и быть представленным «стрелочником».
В контрразведке округа
«Ничто не ново под луной». Действительно, также неожиданно и закончилась нависшая надо мной угроза о возможном конце служебной карьеры. Здесь переплелось всё и выразить это хочу нравящейся мне мыслью Иммануила Канта, родоначальника немецкой классической философии, о том, что в мире нет нечего
Моя душа поистине взлетела в небо, когда явилась новость, но свалившаяся не с неба, а из управления контрразведки МГБ ПрикВО о моем назначении в его аппарат оперуполномоченным 2-го отдела, в коллектив, именуемый в служебной среде как «мозговой центр».
По слухам, доходившим до меня, такое решение принял лично начальник управления генерал-лейтенант И. Т. Салоимский по предложению заместителя начальника 2-го отдела подполковника Перова Г. Н., с которым, как ранее было отмечено, познакомился во время совместного отдыха в санатории «Моршино». Именно он, а почему-то не Кукеев, вышел с предложением о назначении меня на имевшуюся у него вакантную должность курируемого им направленца отдела контрразведки МГБ 2-го отдельного корпуса прорыва РГК, где начальником был Иван Семенович Ходченков. Не исключаю, что он и договорился с Перовым об этом назначении. Возможно, положительную роль в этом назначении сыграло и то, что, ознакомившись с моим личным делом, где все прошлые начальники меня только хвалили, начальник управления обратил внимание на отзыв за период учебы в Харькове, в котором отмечались способности к творческому анализу и обобщению, позволявшие аргументированно выступать в собеседованиях и подготовить на хорошем уровне лекцию по важнейшему вопросу агентурно-оперативной работы – контрразведывательному поиску.
Личная беседа с генерал-лейтенантом Салоимским, проходившая в присутствии Перова, осталась в памяти о нем, как о большом и проникновенном чекисте, искренне добром, душевном, общительном и предельно вежливом человеке, способном вести разговор в приподнятом настроении, с улыбками и быстро снять то напряжение, с которым перешагнул порог его большого кабинета и свободно, без всякой задней мысли, отвечать на все вопросы, в моих откровениях на которые прошла вся предыдущая жизнь с ее многими радостями, трудностями, отдельными неудачами и переживаниями.
В ходе беседы я так осмелел, что при появлении мнения о моем недостаточном еще опыте оперативной работы сразу же оспорил это и напомнил, как из-за недостижения требуемого двадцатилетнего возраста (ранее это подробно уже отмечалось), после окончания с отличием фронтовых курсов военной контрразведки в 1944 году был назначен не оперуполномоченным, а секретарём-шифровальщиком ОКР СМЕРШ 294 стрелковой дивизии и по разрешению начальника УКР СМЕРШ фронта Николая Андреевича Королёва весь период пребывания в этой должности участвовал в оперативной работе, фактически выборочно выполняя роль разработчика по наиболее важным делам оперучёта, находившимся в производстве оперработников, условно закрепленных за начальником отдела майором Виленским И. Р., получая от него доверие и поддержку в утверждении разрабатывавшихся мной по ним активных мероприятий и комбинаций, при осуществлении которых достигались положительные результаты по выявлению, документации и своевременному пересечению негативных процессов и готовящихся преступлений. А в заключение, чтобы исключить появление мнения, что я напрашиваюсь на предлагаемую должность, напомнил: удобно ли будет курировать орган, где руководителем недавно выдвинут подполковник Ходченков, бывший до этого моим начальником, которого уважаю как замечательного человека и своего учителя? На что генерал-лейтенант ответил: вот и хорошо, будете опять вместе работать и друг у друга учиться, чтобы лучше делать общее дело. В конечном итоге, 20 октября 1950 года состоялся приказ о моем назначении во 2-й отдел.
В отдел, в функции которого входит выполнение ответственной и огромной плановой системной кураторской деятельности по организации агентурно-оперативного комплекса работы в закрепленных за его сотрудниками органах контрразведки, подчиненных руководству Управления, осуществляя от его имени свои персональные обязанности не только по контрольным, но и направленческим функциям в целях качественного, творчески-искусного выполнения поставленных задач по надёжному обеспечению государственной безопасности в войсках округа. Чтобы оправдывать свое карьерное назначение и способствовать достижению положительных результатов в работе закреплённого органа, безусловно, необходимо иметь практический опыт в работе, а главное – творческие способности к постоянному его накоплению и широкому видению поля своей деятельности, аккумулируя положительные и обязательно, что особенно важно, отрицательные тенденции, чтобы «не наступать на одни и те же грабли». Постоянно одновременно усиливать первые, в том числе и мерами изжития, и недопущения вторых. Для этого необходимы личностные способности куратора, прежде всего, к аналитической деятельности, чтобы постоянно производить глубокое исследование каждой удачи и каждого промаха в работе. И только на основе логического анализа достоверных фактов, а не «фактиков», как предупреждал об этом В. И. Ленин, высасывать из них, а не из пальца, реальную суть явления и обоснованно формулировать вытекающие из нее идеи, а затем перспективно вырабатывать конкретные предложения и задачи, подготавливая по их оценкам необходимые итоговые письменные документы: ориентировки, планы, выступления и доклады для утверждения руководством 2-го отдела и управления. А для этого, опять-таки, надо обладать известным даром – умением хорошо складывать слова в предложение, т. е. писать документы, причем в разнообразном стиле, определяемом их предназначением. Часто делать это приходится по собственной инициативе или по заданию руководителей с чистого листа и не для видимого творческого звучания, а для осознанно аккумулированных или интуитивно верно предсказанных конкретных мер улучшения состояния чекистского дела в курируемом органе. Для этого необходимо умение проявлять находчивость и смекалку, извлекая из повседневного труда коллектива какую-то пользу и накапливать как можно больше положительной информации, чтобы на ее основе вырабатывать и организовывать системный и деловой подход к работе; находить наиболее эффективные способы выполнения обозначенных задач и достигать более высокого уровня профессионализма. При этом не забывать, что тебе придется иметь дело с оперработниками и начальниками органов старше тебя, особенно по званию, а поэтому отмечать недостатки в их работе и предлагать меры по их устранению необходимо крайне корректно, деликатно проявляя волю и настойчивость в необходимости их осуществления, выводить их совместное обсуждение так, чтобы контролируемый ощутил свое участие в их выработке и заинтересованность в творческом выполнении. Такая работа куратора требует гибкости умственных и душевных усилий, дополнительного времени и большей физической нагрузки; быть доступным, простым в общении, доброжелательным к людям, не допуская малейших проявлений своего превосходства над своими коллегами по важному творческому и ответственному труду, достойному уважения.
Наполняя свою голову и душевные чувства изложенными идеалами предстоящей работы, так заморочил свое сознание ответственностью за новое доверие, что стали появляться навязчивые сомнения: справлюсь ли я? Может правильно предостерегал начальник управления, дальновидный генерал, намекая на недостаточный опыт моей практической работы? Может быть поэтому, не дав принять делопроизводство в новой должности, по его указанию был включен в состав возглавляемой им опергруппы для плановой общей проверки Отдела контрразведки МГБ 128-ой горно-стрелковой дивизии, дислоцированной в Закарпатье. Видимо, решил лично проверить меня в конкретной практике.