Контртеррор
Шрифт:
– Река Липня, Владимир Михайлович, – донеслось из паровоза, а потом в окне появился машинист лет тридцати. – Ой, извините, Ваше высокоблагородие. Не видел, как вы подошли. Что же это такое твориться, Ваше высокоблагородие?! Ужас! Мосты уже взрывают. Да ещё как!!! От пролёта ничего не осталось. А это вам не бомбу кинуть!
– До Клина далеко? – пресёк вопросом словоизвержение машиниста, ставя в голове заметку по мощности и профессиональному исполнению взрыва, словно сапёр с большим опытом сработал.
– Вёрст шесть с небольшим будет. До вокзала все семь, – ответил словохотливый машинист.
– До
– Как-нибудь дойдём.
– Тогда проверяй свой локомотив и готовь его к дальней дороге задом, – попытался я пошутить, на что Матвеич ответил мне грустной улыбкой.
– Продолжайте доклад, урядник, – это уже было сказано Лешему.
– Слушаюсь, Ваше высокоблагородие, – Лесков попытался принять стойку смирно, но охнул и перекосился.
Я подскочил к своему названному брату.
– Что случилось? Где болит?
– Наверное, пару рёбер треснуло, – казак приложил ладонь правой руки под грудь, неглубоко вздохнув. – Кто же знал, что этот железный конь так резко тормозит. Вот и приложило башкой, да рёбрами о какие-то железяки в будке, когда на ногах не удержался. Ладно, оптический прицел на карабине целым остался.
– Давай-ка сюда садись, – произнёс я, усаживая Лешего на ступеньку лестницы в кабину локомотива. – Дальше рассказывай.
– Когда подъезжали к этому мосту через бинокль разглядел вон там, у леса, – Леший рукой показал на опушку леса, от которой кубанцы тащили трупы, – группу из четырёх человек, один из которых стоял на коленях перед подрывной машинкой. Дальше схватил карабин и выстрелил во взрывника, а затем крикнул Матвеичу, чтобы тот тормозил. Потом упал, взрыв. Когда после полной остановки поезда, встал на ноги, то увидел, что двое бегут к лесу, а третий что-то делает у машинки. В общем, я в него только с четвёртого выстрела попал. Головой хорошо приложило и боком тоже. Если бы он не встал, стреляя из маузера по конвойцам и братам, которые выпрыгивали из вагона и бежали к мосту, я бы его не достал. После каждого выстрела скрючивало от боли.
– Молодец, Леший. Готовься солдатского Георгия второй степени минимум получить, а то и чего повыше.
Пока Лесков докладывал, я снял у него повязку на голове, которую Вовка намотал сам себе. Ничего особого страшного не было, большой шишак и рассечение. В это время до нас добрался Ширинкин. Увидев генерала, Лесков попытался вырваться из моих рук и вскочить, но я его удержал, а Евгений Никифорович, махнув рукой – мол сиди, продолжайте, прошёл дальше и ошарашено застыл перед разрушенным мостом. Быстро забинтовав Лешему голову, подошёл к Ширинкину.
– Вот и предвидение беды, Евгений Никифорович, – тихо произнёс я, глядя на то, как казаки с трудом взбираются на насыпь с трупами на руках.
Лицо Ширинкина, когда он повернулся ко мне, было бледно-серого цвета, будто от него отлилась вся кровь.
– Тимофей Васильевич, Вы представляете, что было бы, если бы по распоряжению Его императорского величества мы бы не поменяли составы, а в будку паровоза не посадили бы вашего лучшего стрелка-инструктора? – еле разлепляя губы, просипел генерал.
– Император умер, да здравствует император… Император Владимир I Александрович, – глядя перед собой, мрачно проговорил я.
Главный телохранитель вскинулся, будто бы его ужалили в одно место, а потом как-то весь сдулся.
– Ваше превосходительство, надо как-то этот мосток укрепить, а то с покойниками мы к вам не переберемся, – прервал наш разговор один из казаков.
Пока машинист поезда с кочегаром и казаками укрепляли переход через разрушенный мост, нам с Ширинкиным с трудом удалось заставить Николая вернуться в императорский поезд, мотивируя это тем, что на путях может быть заложен ещё один заряд.
После того как император направился назад к своему вагону, я и Евгений Никифорович вернулись к мосту. Казаки к этому времени уже переправили на нашу сторону тела двух убитых.
– Вот этот был взрывником, – Леший указал на молодого человека лет двадцати, – а вот этот потом пытался что-то сделать с подрывной машинкой и потом стрелял из маузера. Двух других особо не рассмотрел, но показалось мне, что из военных. Когда я выстрелил во взрывника, они залегли, а к лесу бежали, пригнувшись и петляли, как зайцы.
Я смотрел на мужчину лет тридцати-тридцати пяти и ловил себя на мысли, что он мне кажется знакомым.
– А я его знаю, – услышал я за спиной голос подошедшего Кораблёва и резко развернулся.
– И кто он, Николай Алексеевич?
– У нас в архиве он проходит, как «Толстый». Засветился в Германии среди революционеров русского происхождения ещё в одна тысяча восемьсот девяносто третьем году. Кстати, в Швейцарии встречался с товарищем «Степаном». Помните такого, Тимофей Васильевич? – задал вопрос коллежский асессор.
– Помню, хорошо помню, – с недоброй усмешкой ответил я начальнику агентурной части Дворцовой полиции. – А имя и фамилия у этого «Толстого» есть?
– Азеф Евно Фишелевич или Евгений Филиппович…
– Мать твою, – рявкнул я, перебивая Кораблева, который вместе с генералом удивлённо уставился на меня.
– Евгений Никифорович, давайте отойдём в сторону. Не обижайтесь, Николай Алексеевич, но это не ваш уровень информации.
Когда мы молча отошли с генералом, где нас никто не мог услышать, я произнёс:
– Азеф – секретный сотрудник Департамента полиции.
На этот раз Ширинкин побагровел так, что мне показалось, что его сейчас хватит удар. Пару раз глубоко вздохнув и выдохнув, генерал каким-то убитым голосом спросил:
– Это точно?
– Окончательный ответ на это даст Сергей Эрастович [2] . Насколько мне известно, он проходит у них под псевдонимом «Раскин». Я месяца два назад запрос в Департамент полиции отсылал по социалистам с просьбой представить информацию, кто их освещает за рубежом. Один из секретных сотрудников – Азев или Азеф Евгений Филиппович. На фото он, правда, помоложе был. Вот и показался мне знакомым, – произнося это, про себя подумал, что основным интересом при запросе было выяснить, а есть ли в этом мире Азеф, и не к нему ли собрался Боря Савинков – детский друг моей невесты.
2
Действительный статский советник Зволянский Сергей Эрастович – директор Департамента полиции с 1897 года.