Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
Любил он вспоминать навечно врезавшиеся в память волнующие вылазки на Владимирскую горку. Не скрывал, что раз его высекли по первой категории за ту страсть. Выпороли за растрату пятака, предназначенного на керосин. Той «Панорамы Голгофы», ясно, теперь нет.
— Зато есть другое. Хотишь — идешь в оперу, в театр Франка, а хотишь — и в цирк. А тогда! Кочевая труппа Саксаганского — и все…
На одной встрече ветеран рассказал, как его однажды в Киеве пригласили на радио. Намечалась передача для Канады. Репетировали до десятого пота. А как сунули ему в руку тот рожок, махнул на всю репетицию и сказал по-своему…
— И получилось. Ничего. Та радистка, что вела передачу,
Завершал он обычно свое выступление так:
— Вы подумаете, что я кончал, как и все вы, десятилетку, а на худой конец — восьмилетку. Что учился я по мудрым хрестоматиям, по разновидным геометриям. По учебному кино, по башковитому магнитофону, как вас теперь учат. Ну да. Набирался я грамоты у дьячка за полдесятка яиц. Мои главные педагоги и профессора — подзатыльники. У меня и у пекаря Пешкова были одни учителя. Только он стал Максимом Горьким, а я как был Назар Турчан, так им и остался повек… Многие годы моим главным пропитанием был полевой борщ, а под голову пихал не подушку, а казацкое седло. И ничего… Я хоть внук и сын пекаря, да и сам пекарь, зато мое потомство… Спасибо нашей советской власти. Ясно? Ясно! Вот и подведем черту…
До того как подарить свою бандуру музею, Назар Гнатович являлся вместе с ней к слушателям. Он волновал молодежь не только темпераментным словом, но и звуками походного инструмента. Боевой ветеран исполнял старинные украинские песни, знал он и множество современных. Большим успехом пользовалась услышанная им на фронтовых дорогах Балкан песенка «Сын Джетысуя». Сложил ее один полковой снайпер, поэт-самоучка.
Мастер дни и ночи петь я, Тигра снять рукой неробкой И волка крученой плетью Затравить лесистой тропкой. Где ползком, а где навалом, Не хвальбой, не детским криком… Надо быть великим в малом. Но не малым быть в великом! И у ног моих в расцвете Солнца знойного, понурый, Вот он — лучший тигр на свете В золотисто-черной шкуре. И таков закон — еще бы, Погибай же, если зверь ты. Раз любить, так уж до гроба, Ненавидеть, так до смерти.А переписка… Замучила она письмоносцев. Особенно в праздники. Писали ему со всех сторон Советского Союза. Писал и он. Однажды по два-три письма на день гнал в Винницу. Там объявился один ветеран. Но то был лишь однофамилец хромого солдата-фронтовика, которого Назар усердно разыскивал много лет. И не зря…
За чаркой бренди
После вылазки к памятным местам бравый «богомолец» вернулся на Печерск. Нестор Недогон сразу же преподнес дорогому гостю традиционную казацкую чарку.
— С наградой, дорогой Назар! Честно скажу, опасался: обойдут Тертого Калача Ленинской медалью. А опасался, видать, зря. Когда мне ее вручали, подумал и о тебе, Назар…
Гость осушил посудинку, аппетитно крякнул. Вытер тыльной стороной ладони казацкие усы. Подняв высоко на лоб лохматые, до отказа посеребренные свирепые брови, он тронул рукой новенькую медаль и высказался:
— Нет, не обошли, вельмишановный Нестор
— Смотри на этого героя, Дуся! — повернулся хозяин к своей половине. — Что кибернетика подсчитает за час, наш Назар Гнатович определил в одну минуту…
— Наше дело трудиться, дело начальства — одобрять, — лукаво усмехнулся Назар. — А вот шо скажу, добрый у вас, Нестор Минович, коньячок. Бренди, будто сказали вы. Первый раз слышу. Видать, привозной. Восприму еще баночку за ваше здоровье и за здоровьечко Евдокии Федоровны. Бог троицу любит. Известно!
— А как приговаривали наши пекаря, Назар? Забыл? Так я напомню. «Первая чарка сушкой, вторая птушкой, а третья — сдобной пампушкой…»
— Можно и добавить: третий гудок — пароход отправляется…
Гость усмехнулся и опрокинул содержимое чарки в широко раскрытый рот. Крякнул от удовольствия, вытер усы.
— Это и есть натуральный ожог первой степени. Ничего не скажешь. А вот, признаюсь по правде, все же у нашей бабки Мотри бренди смачнее. Ее медовуха славится по всей Ворскле. Мне, как знаете, перевалило на восьмой червонец, а мои казачьи саквы принимают то Мотрино варево…
— Вот это уже зря, дорогой Назар Гнатович, — строго через тонкие невесомые «профессорские» очки посмотрела на гостя хозяйка. Достав из серванта чайный прибор, подала его Турчану. — Лучше я тебе налью чайку. — Ее мягкий, как у всех библиотечных работников, голос звучал не по годам молодо. Из-за природной сухощавости Евдокия Федоровна выглядела куда моложе своих немалых лет.
— Шо? — встрепенулся Назар, словно на него обрушился провод высоковольтной передачи. — Не такой уж я норовистый алкоголист…
Тут лукаво усмехнулся хозяин:
— Грешным делом, пришел на ум наш старый мастер Костя-бородач. Помнишь, как про него говорили? «Как бог работает, как черт зашибает…»
— Именно! Скажу лишь одно — я не фельдфебель. Тому выпивохе-одиночке звание не позволяло бражничать с компанией. А я только при радостной встрече. И лишь с хорошим другом. Да и то не перегиная нормы. То есть не менее полста грамм и не перескакивая через полтораста…
Хозяин энергично похлопал гостя по плечу:
— Молодчага, Назар! Люблю нашу калачную братию…
— А ты делай, как Нестор Минович, — посоветовала хозяйка, пододвигая гостю посудинку с его любимым вишневым вареньем. — Пришел в компанию — клади перед собой возле салфетки бумажку с двумя словами…
— Добавь, Дуся, с волшебными словами…
— Какими же? — повел грозными бровями изумленный гость.
— Вот этих два волшебных слова: «Остановись, безумец!»
— Шо? Пособляет? — живо поинтересовался Назар.
— Еще как! — подтвердил Нестор Минович. — Уж на каких только «воскобойничках» и сабантуях не бывал, уж с кем только не приходилось халабудничать, а своей святой нормы, как ты говоришь, не перегинал…
— Это сколько же?
— Полчарки. И то через час по чайной ложке…
Вдруг в квартиру Недогонов ворвались извне душераздирающие звуки самого модного твиста. Соревнуясь с ними, оттуда же стали долетать четкие слова из радиоточки городской сети.
Кто-то речитативом самодовольного псаломщика говорил об успехах археологов.