Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
После тягостной паузы нового политкома забросали вопросами:
— Вы нам про то, как наши отобрали у Колчака Казань.
— Про казанское восстание, которое из середки произошло.
— Про венгерскую революцию.
— Про ихнюю Красную Армию.
— Правда, что через того бандита Григорьева мы не смогли помочь венграм?
— Когда будет мировая революция?
Много вопросов было задано на митинге, но о Каракуте ни одного.
Алексей, рассказав красноармейцам обо всем, что их интересовало, и поняв, что они готовы слушать его без конца, продолжал беседу.
— Вам читали сегодня книгу Либкнехта о
Все бойцы повернули головы в сторону косогора, на вершине которого раскинулась помещичья усадьба.
— А там, — Алексей указал рукой на подножье косогора, — в маленьких ветхих хатенках копошатся мухи. Они живут в грязи вместе с телятами, в хате — вонь. А у помещика скот жил лучше, чем его батраки. Одного лишь белья любого сопливого барчука хватило бы на большую крестьянскую семью. Мы воюем сейчас против пауков, мы хотим, чтоб не было и мух. Кончим войну и начнем строить для себя вот такие хоромы, как этот помещичий дом. В конюшнях будут стоять тысячи наших лошадей, а на полях загудят сотни машин. Амбары будут ломиться от хлеба. Мы создадим новое общество, в котором никогда не будет места для пауков-кровососов.
Алексей воодушевлялся все больше и больше. Его подъем передавался бойцам. Они привыкли слушать много речей о международном и внутреннем положении, но никто им еще не рисовал заманчивого будущего, за которое каждый из них готов положить свою жизнь. Бойцы замерли, жадно ловя слова оратора.
Алексей кончил и собрался было спрыгнуть с телеги. Десятки голосов запротестовали:
— Мало, мало сказал!
— Товарищ Булат, производи митинг!
— Ты речь про дальнейшую жизнь скажи.
— Ты еще про железных быков.
— Нам бы только скорее покончить с Деникиным, — продолжал Булат, — а там каждого из нас ждет большая работа…
Среди общей тишины раздался голос Пузыря:
— Товарищ политком, а при том социлизме для меня найдется подходящее дело?
— Твоя специальность какая, товарищ Пузырь?
— Как сказать? У меня тех прохвессий было полный чувал. Работал я на сахарных плантациях. Но это занятие не по мне. Состоял в разных легких артелях. И там не очень-то сладко было. Ударялся я и по манежному делу…
— Лошадей объезжал? — спросил Чмель.
— Где как! Манежил вокруг того, что плохо лежит…
— Заранее скажу, товарищ Пузырь, — ответил Булат при общем смехе бойцов, — с такой профессией при социализме никому ходу не будет, надо в корне перестраиваться. Вот тебе и дали возможность загладить свою вину, человеком сделаться…
— Пошлем его пряники перебирать, — с издевкой сказал Чмель.
— Нет, товарищ политком, — ответил Пузырь, — не надо мне тех пряников. После войны пойду в банщики, катеарически!
— А почему в банщики? — поинтересовались красноармейцы.
— Очень просто — с голого ничего не сдерешь.
В широкой низине, где распластался Тартак, раздались тихие звуки пехотного рожка. Под знакомую мелодию сигнала, звавшего красноармейцев к ужину, Фрол Кашкин, старый солдат, весело затянул:
Бери ложку, бери бак, Нету хлеба, кушай так.Алексей спрыгнул с телеги, плотным кольцом его обступили бывшие «черти».
—
— Какого это теленка?
— Да из тех, которые идут с нами аж с немецких колонок.
— Ну и черти, — сказал весело Алексей, обнимая близстоящего бойца. — Значит, сидит еще в вас старый дух. Ваш табун, эти трофеи Мукарона Каракуты, давно надо было передать начальнику снабжения дивизии.
— Ты, комиссар, не фасонься. Пошли подкрепляться. Знаешь, ломливый гость голодный ходит.
— Может, и к нам пожалует великий пост, а пока есть чем разговляться.
— Еще успеем покондёрничать, а пока бог миловал.
— Им что, идейным? — раздался сзади чей-то издевательский голос. — Им бы хлеба ломоть, да чтоб языком помолоть, и амба.
Алексей понимал, что каракутовский дух, вкоренявшийся здесь месяцами, не вывести в один день.
После ужина, заметив у коновязей пожилого, уже успевшего понравиться ему кавалериста, Алексей подошел к нему. Спросил, указывая на его узкие красные штаны:
— Товарищ Гайцев, вы бывший гусар?
— Что? Что? — всадник, сложив ладонь раковиной, поднес ее к уху.
— Спрашиваю: бывший гусар? — громче повторил Алексей.
— Нет, товарищ политком. Я служил в конной разведке в пехоте и закончил службу фитфебелем. А штанишки эти, без никоторых данных, достались из баварского обоза.
— Почему же вы рядовой боец?
— Почему? Спасибо Мукарону.
— Чем же он вас обидел?
— Видите, как оно обернулось. В прошлом году на Сватовщине я собрал партизанский отрядик. Был я тогда еще беспартийный. Согласен был пойти к самому дьяволу, лишь бы бить проклятого немца. Ну и нашелся на мою голову не дьявол, а сам Сатана. Вступил я со своими партизанами в его отряд. Сделал он меня командиром эскадрона. Пока воевали против оккупантов, все было хорошо. А как пришли наши, советская власть, вижу — Каракута гнет не туда. Потом переименовали Чертов полк во второй дивизион. Думал, все пойдет по-иному. Куды там! Стал я выступать на митингах, звать людей на правильную дорогу: значит, чтоб нам не околачиваться по тылам, а белых колотить. Где там! Заклевали. Гоп-компания Каракуты забивала всякого. А раз тот, что свистел перед политкомдивом, завхоз Пузырь выступил. Пусть он только попадется на моей улице… Он потребовал, чтоб меня спихнули, потому что я царский фитфебель, а это, говорит он, почти офицер, золотопогонник. Кто шел за мной, боялись слово сказать. Знали, чем это кончится. Митинг постановил скинуть меня. И еще частушку про меня пропел:
Рукоятка — это стебель, Богом проклятый фитфебель…— Ну, а Каракута что на это?
— Он знал, кого надо гладить, а кого топтать. Кого сажать на коня, а кого бросать под копыта. Я попробовал жаловаться, а он: «Знаешь, народ требует, Чикулашка, — так он меня прозвал за глухоту, она у меня от контузии, товарищ политком. А «народ» — это его жучки-телохранители и барахольщики, которых он покрывал. Знаете, о чем мечтал Каракута? Раз он крепко выпил и начал хвалиться: «Пусть Деникин и коммунисты перебьют друг друга, а тогда мы с батькою Махно столкуемся. Ему весь юг, а мне восток Украины. И знать будут только две столицы — Махноград и Каракутоград…»