Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Сабель семьдесят, надеюсь, извлечем.
Полтавчук, зажав зубами трубку, откинулся на спинку стула. Загибая карандашом пальцы, считая медленно, с расстановкой, он, словно силясь отделаться от того, что все время лезло в голову и где-то назойливой мухой точило сознание, произнес:
— Да, жаль этой атаки. Очень жаль… Однако… не тужи, комиссар. На войне бывает и так и этак. И вам, товарищ Ромашка, довольно командовать взводом. Пойдете на бывший штабной, мой эскадрон. Я поговорю с людьми. Все будет в порядке, Юрий Львович. Только
— Стараюсь, товарищ командир полка.
Ромашка воспрянул духом. Последнее время он ходил как в воду опущенный. Кое-кто еще косился на него.
— Вот что, — продолжал Полтавчук, — завтра надо созвать партсобрание. Обсудим все наши дела. Устроим митинг здесь, позовем добровольцев. Нам ревком и лошадьми поможет. Тут вокруг Барвенкова куркулей много. Идет, что ли?
Полтавчук не приказывал. Он советовался с Булатом по каждому вопросу и давал свои предложения мягко, спокойно и так убедительно, что нельзя было их не принять.
Алексей, почувствовав в новом командире полка, старшем по годам и более сильном по опыту, хозяйскую жилку, внутренне ликовал. Теперь он, комиссар, сможет целиком отдаться своей основной работе. А главное, не придется вскакивать по ночам в холодном поту от мысли, что комполка куда-то исчез…
Широко раскрылась дверь. В комнату без стука не вошел, а ворвался невысокий человек. Он казался еще меньше оттого, что на нем была широкая патлатая бурка. Звеня шпорами, вошедший приблизился к столу. Снял рыжую кубанку. На голове от макушки до левого виска, словно высеченный, блестел ровный пробор.
— Здорово, товарищ Полтавчук!
— Здравствуй, Медун. Ты как сюда?
— Что за вопрос? Вы ничего не знаете? Мы же идем сюда со штабом третьей кавалерийской бригады. Ее сформировали сразу, как только ты уехал из штаба армии. Я политком бригады. А ваш полк вливается к нам, — выпалил одним махом Медун.
— А как твоя «грыжа»? — не стерпел Алексей.
— Какая грыжа? О какой грыже идет речь? Ах, это Булат! Так мы же знакомы. Да, друзья, так не годится, — Медун забегал по комнате, — не годится, не годится. Целый полк укалечили. Укалечили целый полк насухо, без мыла. Мы так не воюем!
Полтавчук насмешливо посмотрел на свежеиспеченного стратега и углубился в бумаги. Алексей, при напоминании о Яруге, закусил губу, нахмурился.
— У нас в конном корпусе так не воюют. Вот мы здесь дела завернем, — продолжал шуметь Медун.
Командир полка как ни в чем не бывало делал какие-то отметки в книжечке. Он поднял глаза:
— В каком это вашем конном корпусе?
— Разве ты не слышал? Я с Буденным брал Касторную. Как раз послали меня инспектировать четвертую дивизию. А там по телеграмме Реввоенсовета меня назначили политкомом полка.
— Вот как! — причмокнул губами Полтавчук и стал набивать трубку табаком.
— А приказ по дивизии получили? — не унимался Медун. — Нате, этот экземпляр как раз для вас.
Булат читал документ:
«1.
2. Свести 1-й Московский и Донецкий полки в 3-ю кавалерийскую бригаду.
3. Командиром 3-й кавалерийской бригады назначается Парусов Аркадий Никол…»
— Что? Па-ру-сов — командир бригады?.. — пальцы Булата разжались, и приказ упал на кипу бумаг…
Алексею представилась одетая в штатское пальто безоружная фигура Парусова. Опять эта нудная, допотопная рысь, словно скованного летаргическим сном, бывшего ротмистра во главе бригадной колонны. Опять роль наблюдателя в боях. Опять не будет командира и вожака у нескольких сотен бойцов. Опять крохоборчество на общем фоне побед.
— Какой же это командир бригады? Это же нуль с усами! — не стерпел Булат.
— Что ж, по-твоему, армия ошиблась? — петушился Медун. — А где вы возьмете лучшего кавалериста? Я очень уважаю товарища Полтавчука, он очень хороший, пролетарский наш командир-краснознаменец. Такой любому противнику морду наодеколонит. Но он же не природный кавалерист. Вот Парусов — из военспецов военспец! А жена у него… один турнюр, чего стоит…
Полтавчук по-прежнему производил свои вычисления. Булат наблюдал за движениями и жестами Медуна и ничего не понимал.
— Тут у меня вестовой, а я и забыл, Булат. Как бы там устроить моего человека и наших коней?
— В соседней комнате дежурный. Обратись к нему.
— Что? С кем так разговариваете? Я вам, кажется, уже сказал — я ваш комиссар бригады.
— Я говорю, к дежурному обратитесь, он сделает что нужно, — отчеканил Алексей.
Лихой комиссар вышел. Полтавчук поднял глаза, улыбнулся:
— Как тебе нравится этот «дзгун»?
Да, это был Леонид. Тот самый, который после смерти отца и разорения семейства продавал газеты, чистил ботинки в Купеческом саду, брил клиентов на Подоле и, захваченный бурным потоком, очутился в гуще необыкновенных событий.
Было время, когда молодому Леониду грезилась роль бухгалтера в одной из пароходных компаний. Он тщетно обивал пороги домика на Софиевской, пять. Заведующий бухгалтерскими курсами господин Бобыль был неумолим. Курс обучения с гарантией устройства на работу стоил сорок пять рублей. А их-то у Леонида не было.
Полтавчук продолжал говорить.
Булат слушал командира полка, но какое-то неприятное чувство давило ему грудь. С чего бы это? А вот с чего — Парусов едет комбригом.
41
Прошло две недели. Впереди боевого обоза, в каком-нибудь километре от хвоста кавалерийской колонны, серые в яблоках кони мчали низенькие лакированные сани. Сытая пара, заломив головы, рвала вожжи из рук. Комья снега, вырываясь из-под копыт, глухо били барабанной дробью о передок.