Контуберналис Юлия Цезаря
Шрифт:
– Я буду осторожен, Антоний.
– Я что-нибудь придумаю с Фаррелом. Он должен исчезнуть из Рима. Либо отправлю его в далекую Африку либо в Иберию с поручение, а лучше его убить.
– Если ты избавишь меня от него, я буду за это благодарен, Антоний. Но стоит ли его убивать?
Консул жаждал столкнуть лбами двух непримиримых врагов - Фаррела и Сальватора. Поэтому он продолжил нагнетать ужас на контуберналиса.
– Тебе жаль его, Сальватор? О, юноша, ты еще не искушен в политике. Таких врагов как Фаррел нужно просто убивать, чтобы они не стояли за твоей спиной с кинжалом. Их нельзя переманить на свою сторону, купить, задобрить. Это вечный враг. Он не отступиться от тебя пока не заколет тебя. Так что лучше его... задушит, отравить или прирезать и отправить в рощу Венеры Либитины.
– Тебе виднее, славный Антоний. Ты действительно намного опытнее меня. Тебе и решать. Ты же теперь правитель Рима и Италии.
Консул похлопал контуберналиса по плечу.
– Вот так... Сальватор. А мы будем ожидать, когда наш божественный Цезарь разгромить парфян и вернется в Рим с рабами и богатой добычей на триумфальной колеснице и с лавровым венком на голове. Да поможет ему Юпитер и Юнона, матерь всех богов! По возвращению нашего царя мы устроим такой праздник - все народы и боги всех государств будут дивиться ему! Весь Рим будет веселиться до упада и на протяжении многих дней.
– Конечно, будет ждать нашего божественного Цезаря с победой, славный Антоний!
Консул хотел было распрощаться с контуберналисом, но тот его остановил фразой:
– Антоний, подожди немного...
Правитель Рима вопросительно посмотрел на Ивана.
– Что ты хотел мне сказать, Сальватор?
– Меня давно мучит один вопрос. А что стало с женой и дочкой казненного Валерия Публия Котты?
Консул подозрительно взглянул на Родина.
– К чему тебе это знать, доблестный Сальватор?
– Просто так, из любопытства.
– Из любопытства?
– О, да!..
Лицо Антония приняло жестокий вид. Губы зло сжались.
– Скажу одно, их смерть была ужасна и мучительна. Над ними, по пути в ссылку в Сиракузы, надругались два десятка пьяных солдат и затем еще живым перерезали горло. А затем закопали в лесу и доложили, что пленницы каким-то образом сбежали. Я простил стражникам эту шалость и даже не наказал.
– Простил?
– изумился Иван.
– Но дочь и жена Котты были гражданками Рима, а не рабынями. И пусть они были приговорены к ссылке, но не это не давало право солдатом покушаться на честь и жизнь знатной матроны и ее дочери. За это негодяев должны осудить и казнить. Они - обыкновенные преступники, а не доблестные воины. Тем более, в каких прегрешениях против Цезаря виновато семейство Котты? В том, что они оказались женой и дочерью заговорщика?
Глаза консула вспыхнули и зажглись недобрым огоньком.
– Благородный Сальватор, а не переметнулся ли ты на сторону врагов Цезаря, раз защищаешь их?
– Нет, Антоний, не переметнулся. Просто мне их жалко. Что могут сделать слабые женщины против легионеров тем более против нашего Цезаря.
– Они для меня враги Цезаря и этим все сказано!
– жестко отрезал Антоний.
– Если мы будем щадить всякого врага Цезаря, то расплодим их по Риму в великом множестве. И они-то, собравшись в огромный клубок змей, смертельно ужалят нашего великого царя - Цезаря! Лучше эту нечисть выкорчевывать с корнем, чем пожинать далее плоды подлых и хитроумных заговоров против нас и нашего императора. Ужели я не прав, Сальватор?!..
– Возможно, ты и прав, Антоний, но я думаю, что не следует смешивать в одну кучу настоящих противников нашего Цезаря и мнимых, безвинных, таких как жена и дочь Котты... А Цезарь знает о расправе над семейством всадника?..
Иван смело взглянул в глаза консулу. Антоний надменно усмехнулся.
– Если нашему божественному царю докладывать о каждом казненном недруге Рима, то и жизни ему не хватит чтобы выслушать все наши донесения.
– Но они были родственниками нашего великого Цезаря!
– упрямился Иван.
– И ему вряд ли понравиться, как поступили с ними.
Антоний хотел уже, было, "взорваться" и достойно ответить дерзкому славянину, но сдержался. Он лишь сказал:
– Иван Сальватор, когда Цезарь вернется с похода, то я ему расскажу о смерти семейства Котты...
– ...Или первым расскажу я!
– дерзко выпалил Родин.
Антоний снова сдержался, и злая нехорошая ухмылка скользнула по его губам.
– Вот что контуберналис, отправляйся с поручением да скорее к сенаторам, возьми курьеров, нужно оповестить всех их о внеочередном заседании. Допустим, на завтра. Отныне, раз Цезарь в походе, ты поступаешь в мое распоряжение.
– Я выполню твое поручение, Антоний, не беспокойся. Но ты, доблестный консул немного забываешь одну истину. Я личный контуберналис не твой, а Цезаря. И я подчиняюсь только ему лично и никому больше. Может разве только богу. И я имею такой же вес, как и ты. Так что приказывать мне ты не можешь, а попросить помочь можешь. До скорого, Антоний!
Мамерк подвел к своему патрону Ганнибала, Родин вскочил лихо на жеребца, бывший гладиатор тут же вскочил на свою лошадь, и Иван и начальник его охраны поскакали в сторону Родинского особняка.
Антоний даже не успел отпарировать смелому контуберналису, так быстро покинул место парада его юный оппонент. Консул в ярости схватился за рукоятку меча с головой орла наверху и подумал:
"Чтоб тебя покарала Фурия, дерзкий варвар! Нашелся тоже мне защитник слабых и угнетенных. С каким наслаждением я проткнул бы тебя, подлый славянский волчонок! Но погоди, скоро и тебе придет конец! Тебе никто не поможет! Ни Цезарь, ни Юпитер, ни Юнона! Клянусь всеми богами Рима! Иван Сальватор, ты покойник!"