Контурные карты для взрослых (сборник)
Шрифт:
— Мамаду, ты хоть сам знаешь, что с тобой?
— Болен я, мадам. Очень болен.
— И давно?
— Да.
— А к врачу обращался?
— Много раз, мадам. Столько таблеток уже выпил.
— Ты слышал когданибудь о такой болезни, как СПИД?
Он помолчал. Потом заглянул мне в глаза.
— Да.
— Надо проверить твою кровь, Мамаду, сделать тест. Тебе надо лечиться, но ты же и сам видишь, что болезнь зашла уже очень далеко.
— Да, мадам.
Он опустил
— Но что же делать, мадам? Как мне прокормить семью? Я их единственный кормилец! Я и так трачу много денег на лекарства, врачей. А без работы нечего будет есть!
Я могла помочь только тем, что попросила выплатить ему зарплату за дополнительный месяц и от себя дала немного денег. На следующий день он вновь пришел ко мне. На этот раз с женой и старшим сыном, Эссой. Тому было около шестнадцати лет. Высокий, худой и улыбчивый, он сразил меня обаянием и дружелюбием, очень детской какойто застенчивостью.
— Эсса хочет работать. Возьмите его к себе, мадам.
Мы долго спорили, что это невозможно, у нас в офисе нет мест. Но потом я решила, что, в конце концов, это самое малое и самое реальное, что я могу сделать. Ну, пусть поможет мне ходить на рынок, моет машину, покупает хлеб, в конце концов. Не такой уж это тяжелый труд, а какойто доход для парня будет.
Так у меня появился свой houseboy, мальчикприслуга. Это очень распространенный вид услуг в Африке. Иногда для этого берут девочку, иногда мальчика, они таким образом зарабатывают себе на жизнь посильным трудом. Я вовсе не стремилась иметь прислугу, даже и не думала, что в течение пары месяцев мне может понадобиться чьято помощь по дому, но работа для Эссы была шансом откупиться от Мамаду и моей совести.
* * *
Эсса, как оказалось, не был родным сыном Мамаду. Он был живым свидетельством еще одной странной западноафриканской традиции — обмена детьми или так называемого усыновления внутри семьи. Если женщина имела нескольких детей и ее сестрыбратья тоже, между ними было принято обмениваться детьми. Женщина отдавала парочку своих под опеку сестербратьев, те же отдавали ей парочку своих. Подобные обмены служили одной большой цели — укреплению родственных связей, чтобы все ощущали себя единой семьей, а не раздробленными ячейками.
Сколько я ни пыталась разобраться в этой традиции, я так ничего и не поняла. Когда бедные родственники отдают своих детей более богатым, это хоть както объяснимо. Но не финансовое положение определяло традицию обмена детьми. Зачастую дети, конечно, попадали к более богатым родственникам, и те их нещадно эксплуатировали как прислугу. И это считалось нормальным — дети получали возможность ходить в школу и отрабатывали это домашним трудом. Но бывало и наоборот. Особый пункт — если у женщины умер муж и она осталась одна, без мужской опеки. Тогда разослать своих детей по родне являлось просто обязательным. Причем отправить их следовало туда, где была полная семья, так как считалось, что без мужчины в доме должного надзора ребенок не получит. Мне рассказывали о случаях насилия над детьми со стороны приемных родителей, но истинную статистику не знает никто. Внутрисемейный позор здесь никогда не выносят на суд общественности и закона.
Эсса остался в тот же день, когда Мамаду его привел.
— Ты можешь прийти завтра.
— Нет, мадам, я могу начать работать сейчас. Если мадам не против.
— А тебе далеко ехать до дома?
— Да. До моей деревни далеко. До дома дяди Мамаду тоже не близко.
— Дяди? Он тебе не отец?
Тогдато Эсса и рассказал мне свою историю. Совершенно обычным тоном, как будто так и надо.
— А почему тебя отдала мама, Эсса?
Пожал плечами:
— Вы же знаете, у нас так принято.
— Но кто более состоятельный, семья твоих родителей или твоей тети?
— Одинаково.
— А где живут твои родители?
— Вверх по реке, на другом конце страны.
— Ты их часто видишь?
Покачал головой, глядя кудато вдаль:
— Два года назад видел мать. А отец умер года три назад. Я его почти не знал, не видел.
— Почему? Он не навещал тебя?
— У него много жен и ферма, ему было некогда.
— Но ты же ездил к нему.
— Да. Но я жил в доме матери, отец приходил на какоето время и уходил.
— Тебе хорошо жилось у тети?
Смеется:
— Да.
— Это они заплатили за твое образование?
— Нет, мать с отцом посылали денег до девятого класса, а потом миссионеры спонсировали.
— Так тебе сколько летто?
— Восемнадцать.
— Правда? — Я недоверчиво окинула его взглядом. — А я думала пятнадцать — шестнадцать.
Засмеялся.
— То есть тетя и ее муж даже не платили за твое образование?
— Нет. Я много болел в детстве, почти все время болел. И мать решила, что, может быть, мне будет лучше у тети, в ее семье, что их место для меня плохое, раз я болею.
— Это ей ктото посоветовал?
— Наверное. Может, марабу
[8]
сказал, что мне там плохо.
— А у тети тебе стало лучше?
Опять смеется: