Контурные карты для взрослых (сборник)
Шрифт:
Самолет летел низко, так низко, что я легко могла разглядпеть знакомые улочки, деревья, крыши хижин в окружающих деревнях. Не думаю, что найду в себе силы приехать в Зиганшор еще раз. Не думаю, что смогу для себя объяснить все произошедшее понятным мне языком. Не думаю, что смогу понять себя до конца в этой истории. Не уверена, что смогу продолжать верить в возможность того, что когдалибо все народы смогут понять друг друга, что есть еще возможность всех примирить и понять. Всем помочь. Нет, это невозможно. Поэтому есть они и есть мы. Нам предстоит жить и прощать, в том числе самих себя. Предстоит учиться любить, в том числе самих себя. Предстоит пытаться быть счастливыми. А им предстоит всегда
Я смотрела на знакомый пейзаж через иллюминатор самолета. Деревья и хижины становились все меньше и меньше, растворяясь в голубой низине. Я откинулась на спинку сиденья и беззвучно заплакала. Я знаю одно, что я плакала бы совсем поиному, если бы не написала этого заявления. Пусть я и бывший, но — врач. Главное — не навредить.
Татьяна Соломатина
Сонина Америка
Сонечка сидит в коридоре родильного зала за столом, пьет отвратительный кофе и медленно выговаривает старшей акушерке смены Людмиле Петровне:
— Massachusetts General Hospital, often abbreviated to «Mass General» or just «MGH», is a teaching hospital of Harvard Medical School. MGH physicians specialize in patient care and treatment across a variety of diseases… [9]
— Такто оно так, Софья Николавна, да только что с того толку в наших краях? — Акушерка глядит на доктора сочувственно.
— Then… — упрямо сглатывает слюну тщательного произношения Сонечка, — Brigham and Women’s Hospital (often abbreviated BWH) is a 777bed teaching affiliate of Harvard Medical School located in the heart of Boston’s renowned Longwood Medical Area. Along with its modern inpatient facilities, BWH boasts extensive outpatient services and clinics, neighborhood primary care health centers, stateofthe art diagnostic and treatment technologies and research laboratories. [10]
— Ишь ты, современный! Небось, дезрастворов [11] хоть залейся? — присвистывает та. — Сонечка, иди спать, пока в родах нет никого, и не морочь мне голову своими Америками! — нежно говорит старая Людмила Петровна молодому врачу, недавней своей ученице. — Особенно если вы, Софья Николавна, не знаете, хау ду ай гет ту ниарест бэнк фром хиа! [12] - внезапно добавляет акушерка, ни знающая ни слова поанглийски.
— Айм сори. Ай доунт ноу. Аск зе полисмен, [13] - прилежно отвечает Сонечка.
— И где я тебе тут ночью, в рашн безд холл, [14] полисмена разыщу?!
— Гдегде!..
«Господи, где я?!» — Сонечка подскакивает на кровати. Это не дом. И не дежурка. Это чьято захламленная компьютерами, дисками, джинсовым тряпьем и хлопчатобумажными майками комната. На стенах постеры рокзвезд с распахнутыми до ушей пастями и неизвестных Сонечке девиц в псевдоковбойских шляпах. На столе — нестройные отряды фотографических рамок с юношескими лицами внутри.
И трогательные, почти детские общие тетрадки в черепах и цветочках, жирно подписанные маркером «David Abramovich» именно там, по тому самому краю «встречи» всех страниц, где и она в детстве тщательно наводила шариковой ручкой «Софья Черкасова».
«Давид Абрамович? Какой такой Давид Абрамович? Давиды Абрамовичи не ведут общих тетрадок в цветочек и черепа!.. Дура ты, Сонечка! Конечно же это тетради никакого не Давида Абрамовича, а Дэвида Абрамувича! Валериного сына. В Америке ты. Все еще в Америке!» — Соня стряхивает с себя остатки сна.
В дверь вежливо, но настойчиво стучат.
— Софья, вы не составите мне компанию? Кофе готов, погода преотменная, а вы у нас известная ранняя птаха! И тем более, вы говорили, что у вас сегодня плотный график и необходимо подняться пораньше, но нехарактерно заспались. Так что уж простите мне мою настырность. Я уже приготовил завтрак и жду вас на заднем дворе. Софья! Сонечка?! Вы проснулись? Через полтора часа за вами приедет Джош!
«Ыыы… Даже банального еарли берд не дождешься в этом Бруклайне! [15] - внутренне взвыла Сонечка. — Валера никогда не скажет: “Через час энд хаф”, как та милая девушка из Львова, с которой мы познакомились в трамвае! Где, в каких непорядочных семьях водятся хотя бы пресловутые “наслайсать”, обсмеянные всеми, кому не лень? Я хочу туда, хочу!»
— Гуд морнинг, Валерий! Сейчас спущусь к брекфасту! — не сдерживается она от мелкого хулиганства.
— Софья, никакого английского в доме! Только родная речь! Не смешиваем! Не издеваемся над языками! — шутливо грозит изза двери хозяин.
Валера насаждал и насаждает в доме русский. Именно насаждает. Потому как, видите ли, отпрыск был доставлен в Соединенные Штаты в животе матери и мог лишиться величайшего культурного наследия. Могучее русскоязычное культурное наследие в переложенных на иные языки вариантах Валерием не признавалось и не признается. Mark Twain is one of the bestknown American writers. Николай Васильевич Гоголь — один из самых известных русских писателей. Сын потихоньку смеется над папиным «правильным» английским, особенно когда тот заявляет: «You won’t master a language unless you work hard!» [16] Потому он по сей день истязает девятнадцатилетнего уже Давида (в американском миру — Дэвида) многотомным Солженицыным и жутко возмущается сыновним альвеолярным цоканьем, небным чаканьем и прочими особенностями весьма грамматически верной, но фонетически корявой русской речи этого замечательного, стопроцентно американского мальчика.
Дэвид (для домашних — Давид) нежно любит папу, потому добросовестно читает адаптированные сокращенные версии творений бородатого старца и других признанных всем миром русских писателей и поэтов, а также безбородых очкариков, увитых бакенбардами представителей негроидной расы и лошадиной наружности евреев. А затем услаждает слух отца пересказом прочитанного якобы в полной русской версии. Отпечатанные на газетной бумаге, испещренные латиницей книжицы формата покетбук во множестве покоятся в пыли под той самой кроватью, на которой нынче почивает Сонечка. Отцовскую русскую беду от ума Дэвид легко разводит руками американской смекалки. В текущий момент времени учащийся BU избавлен от кошмаров русской словесной экзистенции, потому как пребывает в землях ирландских по программе обмена студентами.
Юный англодумающий парень из Соединенных Штатов Америки находится в Ирландии.
Молодая русскомыслящая девушка из Российской Федерации проснулась в его комнате в Америке.
Взрослый двуязычный мужчина Валера уже сидит в плетеном кресле в крохотном садике своего собственного домика на одной из тихих камерных лайнов достопочтенного района Бруклайн и наслаждается субботним утром. Биппер для очистки совести он включил, но вряд ли сегодня его ктото побеспокоит. «Настоящих буйных мало…», [17] - тихо напевает он себе под нос любимую «профессиональную» песню и чувствует себя законченно, абсолютно счастливым. А как же иначе? Драгоценная жена, обожаемый сын, собственная, наконецто выплаченная до конца недвижимость, любимая работа, стабильный доход, две машины, в Рейкьявик или Париж прогуляться — было бы желание, и даже эта забавная русская стажерка кстати, чтобы, наконец, вдоволь наболтаться на любимом языке воспоминаний. Она немного похожа на старшую дочь, живущую в НьюЙорке и не балующую отца частыми визитами. Все смог, все успел. Впереди еще долгая жизнь, но уже и в сундуках памяти можно время от времени с удовольствием порыться. Пятьдесят пять — начало золотого мужского века.