Контурные карты для взрослых (сборник)
Шрифт:
На утренних врачебных конференциях в MGH.
На клинических разборах в BW госпитале.
На лекциях в Harvard Medical School.
На встречах в русскоязычных общинах.
Во время телемоста с Вашингтоном в какомто историческом особняке в окрестностях Бостона.
Во время осмотра достопримечательностей.
Ели в Линкольнцентре в НьюЙорке и в Массачусетском технологическом музее в Бостоне.
Ели, ели, ели во время завтрака, ланча, обеда и ужина, а также в перерывах между приемами пищи.
Ели в Макдоналдсах, ДонканДонатсах, в
Ели в дорогих ресторанах и просто на улицах.
А когда не ели — пили.
Постоянно пили омерзительную жижу коричневого цвета, гордо именуемую «кофе».
«Как же надо было постараться так испоганить прекрасные кофейные зерна, чтобы из них вышла эдакая дрянь?!» — частенько спрашивала себя Соня.
Она старалась не прикасаться к бесконечным бутербродам со вкусом кислой горчицы, к бескрайним пиццам и китайским похлебкам, после которых хотелось выпить море жидкости, но традиционная, льющаяся рекой кокакола ничуть не гасила жажду. Напротив, этот газированный субстрат, производимый, похоже, все из той же глинистоволокнистой биомассы, вызывал жажду еще большую.
В первые два «американских» месяца Сонечку разнесло на восемь килограммов.
Потому что дружелюбные американцы все замечали и пресекали ее попытки воздержаться от еды.
— Почему вы не едите, Сонья? Ешьте! — заботились о ней коллеги на утренних врачебных конференциях в MGH.
— Сонья, разве у вас в России вы не пользуетесь случаем перекусить, чтобы потом не отрываться от дел? — интересовались врачи на клинических разборах в BW госпитале.
— Сонья, разве русский студент голодает, разве ему нельзя есть и слушать? — спрашивали у нее на лекциях в Harvard Medical School.
— Софочка, кушайте, детка! — накладывали ей в одноразовые тарелки «комбикорм» из металлических чанов, подогреваемых в онлайнрежиме, старушенции на встречах в русскоязычных общинах.
— Сонья, не стесняйтесь, будьте как дома! — предлагали ей пресловутых размеров синтетические бутерброды и рыхлое печенье во время телемоста с Вашингтоном в какомто историческом особняке в окрестностях Бостона.
— Соньечка, не хотите ли перекусить? — спрашивал ее Джим до, во время и после осмотра достопримечательностей.
И она ела, ела, как все. Ела в Линкольнцентре в НьюЙорке и в Массачусетском технологическом музее в Бостоне.
Ела, ела, ела во время завтрака, ланча, обеда и ужина, а также в перерывах между приемами пищи.
Ела в Макдоналдсах, ДонканДонатсах, китайских, японских и даже русских дешевых забегаловках.
Ела в дорогих ресторанах и просто на улицах.
А когда не ела — пила.
Постоянно пила омерзительную жижу коричневого цвета, гордо именуемую «кофе». И, надо сказать, уже почти к ней привыкла. Ей нравилась манера бостончан пить кофе когда и где угодно — в трамвае, метро, на скамейках парков и просто шагая по улицам.
Еда стала Сонечкиным кошмаром. «Если я и дальше буду толстеть такими темпами, то через десять месяцев я буду весить еще на сорок килограммов больше и стану похожа на этих американских необъятных теток, что косяками бродят тут и там!»
— Валера, прекратите меня кормить! — молила Сонечка, но он был неумолим и готов не спать до полуночи, чтобы, услышав тихийтихий поворот ключа в бесшумном замке, выйти Соне навстречу из полутемной кухни и пригласить ее отужинать:
— Соня, я сварил прекрасный луковый суп! Такого лукового супа вы не найдете во всей Франции, уж поверьте! Мы с Аллочкой специально ездили в Канаду за этой посудой! — восторженно восклицал он, простирая руку к огнеупорным фарфоровым мисочкам с ручкой, в которых поверхность мерцающего супа бороздили огромные корабли гренок, все в опавших парусах расплавленного сыра.
Отказать Валере в поедании лукового супа было все равно, что пнуть несмышленыша, протягивающего тебе свое сокровище на доверчиво раскрытой ладошке.
— Сонья! Специально для вас я пожарю картошку «пославянски», вы же не откажетесь отужинать в моем скромном холостяцком жилище! — восклицал заведующий лаборатории MGH с такой страстью, что казалось, откажи — и стареющий, но все еще неистовый ирландец непременно учинит какойнибудь средней руки теракт. И Соня покорно плелась в «скромное» холостяцкое трехэтажное «жилище» в Кембридж. Для того, чтобы поесть чтото похожее на недоваренное, плохо взбитое пюре.
Даже Джош, и тот постоянно пичкал ее. Благо, еду он готовил сам из неведомо где покупаемых натуральных сырыхпродуктов.
Но, если честно, Сонечке нравилась Америка. Не Америка же виновата в ее малодушии и неумении решительно отказаться от еды, от приглашения на вечеринку. Соня не умела обижать людей, да у нее это и не получалось. Особенно не получалось обижать хороших людей. Люди же куда важнее тряпок, из которых Сонечка временно «выросла». Да, собственные джинсы, купленные не гденибудь, а в Риме, давно не застегивались. Кокетливая курточка, привезенная мужем из Швеции, трещала по швам, и она выглядела в ней как дрессированный пингвин. Но в прекрасной стране Америке, в чудесной Новой Англии, в самом сердце ее — городе Бостоне, всем абсолютно наплевать, как ты выглядишь. Сонечка специально подсматривала — никто не оборачивался и не тыкал пальцем в толстух, похожих на свинью из «Ну, погоди!», надувавшую спасательный круг на пляже. Дома такая дама вызвала бы если не явный ажиотаж, то уж насмешливые взгляды исподтишка точно. И никогда такая дама не прогуливалась бы по Бульварному кольцу в топике с голой спиной, коротких шортах и высоких сапогах. А тут идет себе по Паркстрит и никто в ус не дует. Даже стройная девушка, укутанная в бесформенный черный балахон, и близко не смотрит в сторону безобразной, на Сонин взгляд, несуразно наряженной бабищи. А та идет, прихлебывает кофе из непроливайки, курит и смотрит кудато глубоко в себя. А нечаянно встретившись взглядом с Соней, дружелюбно улыбается. И уж не отворачивается и не делает «презрительное лицо», как большинство людей на улицах родного Сониного российского города.