Контурные карты для взрослых (сборник)
Шрифт:
Это страшно воодушевило моего друга, Доктор. «Почему бы все города не называть женскими именами?» Такие города проходят безропотно, сгинув в морской пучине либо заснув под пеплом. И он вспомнил станции ветки № 7. Вопервых, потому, что именно по ней он ездит ежедневно от гостиницы до работы и может вспомнить каждую подробность, в каком бы состоянии ни был. А вовторых, потому, что ее радикально раскрашенные станции напомнили ему девушек начала восьмидесятых, когда царствовало «диско» и было не стыдно мешать короткие кримпленовые юбки в синий горох с батниками в цветочек. А остановка «Сименсдам» вообще была похожа на Марианну
Мой друг Палыч выпил пива, взглянул в окно и увидел отражение. И оно его потрясло. Потому что это было не его собственное отражение — с легкой, трехдневной уже безуминкой и такого же возраста щетиной, а (предположил Палыч) лицо напротив. Поскольку оно было абсолютно сливочным и в глазах его была одна только сладость и истома. Оттого ли, что вагон трясло на стыках, оттого ли, что Палыч несколько размяк, он сравнил этот взгляд с клубничным желе. «А ведь лет через десять она вполне может стать депутаткой бундесвера» (ужаснувшись, предположил вдруг Палыч). И эта мысль привела его в такое смятение, что он встал и вышел вон.
Он хотел попасть на Бисмаркштрассе, Доктор. Потому что его товарищ не раз говорил ему, что надо попасть именно туда. И даже дал ему карту, где обвел эту станцию красным карандашом и написал: «Здесь!» А на самой карте, видно, наученный горьким опытом, написал: «Вернись домой». Но это было практически невозможно. Потому что мимо проносились поезда ложных направлений, оставляя за собой неверный желтый шлейф. Палыч мог поклясться, что таких слов он не встречал не только на карте метрополитена «Вернись домой», но и ни у одного классика немецкого романтизма и немецкой же классической философии.
Когда же мой друг (Палыч), собрав всю свою волю, всетаки добрался до Цоо, он желал одного — выпить пива. Но на станции было только три автомата: с конфетами, с камнями и презервативами. Логика подсказывала Палычу, что станция, на которую его занесло, находится под зоопарком, и, следовательно, конфеты приготовлены для тех посетителей, которые любят животных, а камни — для тех, кто не очень. «Есть время разбрасывать камни, а есть время — нет», — подумал Палыч и не купил ни того ни другого. Он купил три презерватива Big Ben и остался доволен выбором. «Потому что, в сущности, я такой же мудозвон, как и все остальные». И не буду (предположил Палыч) особо выделяться среди тех, кто кружит по этому подземелью.
И только однажды этот убанный метрополитен исторг его. Это было вчера, Доктор. Он исторг Палыча на станции «Юнгфернхайд», в полчетвертого утра, вдобавок потерявшего шапку за пять евро. «Пропади все пропадом», — решил Палыч и проехал восемь остановок на автобусе; он ехал бы и дальше, но это была конечная. Это был аэропорт, там суетились люди с багажом, а Палыч был даже без шапки и оттого в смущении склонял голову. Он смотрел на пассажиров с детьми, чемоданами, инвалидными колясками и плащами через локоть — на всех этих основательно собранных на небеса и понимал: нет, не готов.
Дорогой Доктор! В субботу метро в Берлине работает всю ночь. Поэтому, если ваш товарищ попал в беду гдето на окраине ойкумены, вы всегда можете спасти его, прихватив запасную шапку и бутылку минералки. А потом, поддерживая его плечом в тряском вагоне, слушать утешительную речь диктора: «Цурюк кляйне, битте». Что значит «немножечко назад, пожалуйста», а по большому счету — «вернись домой». И это надо успеть сделать до утра. Потому как в воскресенье, Доктор, здесь не у кого спросить дороги. В воскресенье этот город вымирает, он запирается в своих гнездах и трескает булочки с марципаном. А таким сиротам, как мы, Доктор, невозможно даже денег поменять, чтобы добраться на такси.
Письмо четвертое
Доктор! Поймите: компас — это оскорбительно. Кроме того, он показывает только север, а это однобоко. Я нашла себе попутчика, Доктор. Он мне совершенно не мешает. Потому что не перебивает меня. Вдобавок он производит впечатление человека, который думает, что знает, куда надо идти. Вчера, например, мы легко добрались до обувного магазина, где он купил добротные женские ботинки неброского цвета. А потом мы зашли в кафе, он поставил их на стол и начал разглядывать. Это было аутентичное кафе с медными чанами, в которых варилось пиво, с цветами побежалости на стенах, и здесь можно было не выпендриваться, не заказывать чизкейк и кофе американо, а заставить стол тарелками с охотничьими колбасками. Но на столе уже стояли ботинки, и хозяйка кафе тормозила в недоумении.
«Какая красивая женщина», — сказал мой попутчик. Хозяйка была похожа на отрицательных персонажей сказок с плохим концом и на все зловещие клипы Cure одновременно. Но я этого не сказала. Я сказала: «Если ты хочешь достучаться до чьегото сердца, то этой парой тебе не удастся. Надо было брать розовые в цветочек». И подумала, что ваш компас мне еще пригодится. Пока попутчик менял ботинки на розовые, я купила платье, как у хозяйки кафе. Потом мы ели пиццу у людей, выдающих себя за итальянцев, хотя все с ними было ясно. Это был турецкий квартал. Потом мы вышли с кладбища и съели какуюто дрянь в шаурмячной, а я украла оттуда чайную ложку. Не видала таких аутентичных ложек со времен детского сада.
Доктор, возможно, я это делаю, чтобы познать город в ощущениях. Потому что коегде в десять вечера нет никакой уверенности, что он существует. В районе с биргартеном, например. Там на спортивной площадке прямо в гальку врыты столы, и приличные горожане, вместо того чтобы напиваться в подворотне, нудно скандалить во дворе, а потом забываться тревожным сном поверх пикейного покрывала, приходят сюда, приводят своих жен и детей. И эти дети ковыряются в гальке, а их родители в скором времени расходятся по домам и в десять выключают свет в состоянии добротной отупелости. Во всем районе здесь светится только неоновый рожок над почтой. Значит, вы существуете, Доктор. Но этого мало. Возможно, я хочу убедиться, что я тоже есть.
А для этого в городе есть предпосылки. Главное, завернуть за угол — и станешь неузнаваем. С десяти до двенадцати пять коктейлей на Потсдамерплатц, и сознание мерцает не лучше, чем купол над киноцентром. Полезно ли это для обретения себя, Доктор? Около полуночи понимаешь, что жизнь удалась. Есть такие места. Там танцуют меренги и бочаты. Днем у них кружок латинских танцев, а ночью они танцуют так слаженно, будто работают на заводе. И не пьют бругаля и текилы, чтобы не сбиться с шагу.