Контуженый
Шрифт:
Не рассказывать же ей про контузию и потерю памяти. Есть оправдание попроще:
– У меня телефон разбился. Только номер Златы был записан.
– Злата рассказала про тебя. Мы поплакали, нога все-таки. Но главное, что живой! Жив мой сынок, и скоро вернется.
– Мам, у меня не нога, а плечо сломано. И несколько ребер.
Показываю подвязанную левую руку. Про голову молчу. Надеюсь, что туман в мозгах когда-нибудь рассеется.
– И правда. – Мать охает, обходит меня, рассматривает
– Конечно, мама! Левую зацепило осколком. Зашили и все!
– А Злата сказала, что тебе нужен протез. – Мать напрягает память, вспоминая разговор: – Никита не звонит, чтобы вас не расстраивать. А на самом деле протез ему нужен срочно. Так она и сказала.
– Ерунда! Я такого не мог сказать. Видишь?
Мать растеряна. Признается:
– А я взяла кредит. Миллион рублей. Всё отдала Злате на протез. Она уехала к тебе. Ты вернулся один?
Я поражен:
– Мама, кто тебе дал миллион?
Она достает бумаги. Договор с конторой «Быстрокредит». Один миллион рублей на шесть месяцев под восемьдесят процентов годовых! И под залог нашей квартиры!
– Ты заложила квартиру?
– Иначе денег не давали. Думала, ты приедешь, мы что-нибудь придумаем. Главное, чтобы ходил.
– Я хожу! Смотри!
Встаю из-за стола и хожу по комнате, словно это что-то изменит.
Мама по-прежнему в недоумении:
– Злата взяла деньги для тебя. Что она сказала?
– Она ко мне не приезжала.
– Где же она? Пусть вернет деньги.
– Зачем она вообще их брала! У нас же есть общие с ребятами.
Я ничего не понимаю. Есть общие деньги от ЧВК, которые получала за нас троих Злата. Наши немалые зарплаты и премии за победы – этого на любой протез хватит. А за ранение я получу большую страховку.
– Я разберусь, – обещаю маме и выпиваю обезболивающее.
Нахожу в своей комнате ключ от паровозной будки и ухожу из дома.
– Ты куда? Ты скоро? – волнуется мама.
Я иду к паровозу-памятнику «Победа» с красной звездой и красными колесами. Открываю будку машиниста. Внутри все по-прежнему. Поднимаю сиденье, проверяю тайник. В ящике пусто! Я точно знаю, что Злата складывала сюда общие деньги. Шмель часто говорил об этом и даже подсчитывал сумму.
Я заглядываю под другое сиденье, просовываю руку в шуровочное отверстие паровозной топки, обшариваю все щели и ниши. Денег нет.
Что за чертовщина? Злата исчезла с общими деньгами? Это ее месть мне?
Но в тайнике были не только мои деньги. Антон, Денис и я – мы дружим с детства, а Злата всем, как родная. Мы доверяли друг другу. Деньги собирались ради общей мечты. Они оплачены потом и кровью, даже смертью. Злата прекрасно об этом знает. Она не могла украсть – внушаю я себе. Она не воровка.
Опускаюсь в кресло машиниста. Ребра ноют, в голове сумбур. Ох уж эти деньги, они так значимы в мирной жизни и совершенно бесполезны на войне. На передовой я о них не думал, для этого у нас был Шмель.
После тяжелых боев и взятия Попасной всем «вагнеровцам» выписали премию. Досталось и нашему расчету. Мне вспоминается тот вечер.
…Мы в окопе, готовимся к ночевке. Шмель курит, скрывая огонек в кулаке. Он выработал такую привычку, чтобы враг не заметил. Как говорится, береженого бог бережет. «Птички» с оптикой и по ночам работают.
Командир батареи Тарантино сообщает мне по рации о премиальных. Я диктую суммы подразделению. Для меня это абстрактный цифры, а Шмель радуется:
– Классно! Так я служить согласен.
Он подсчитывает накопления на будущую автомойку, а Чех считает дни до окончания контракта. Один мечтает о максимуме, другой ждет минимума.
Через несколько дней Чех звонит сестре:
– Злата, нам премию отвалили. Ты деньги получила?
– Привезли. Я обалдела!
Шмель перехватывает трубку:
– Злата, действуешь, как договаривались? Все бабки в тайнике, никому ни гу-гу?
– Ну да. А что?
– Золотце ты наше.
– Как вы, мальчики?
– Всё норм! Нациков к Бандере отправляем. И мышцы накачали. Мина шестнадцать кило, я таких в день десятками кидаю.
Мне хочется оправдаться перед Златой, но как это сделать не представляю, и просто хвастаюсь. Говорю, как бы невзначай, в надежде, что девушка меня услышит:
– Мне, как командиру, премия на тридцать процентов больше.
Однако Шмель говорит громче:
– Злата, к тебе Лупик не пристает?
– Подкатывал. Сказала, что ты приедешь с автоматом.
– Я минометом его автомойку накрою! С конкурентами только так.
– Серьезно?
– Все будет Ок! До встречи!
Шмель заканчивает разговор и толкает меня в грудь.
– Кит, что за жлобство. – Он передразнивает: – «Я командир. Мне больше». Все бабки общие!
– Я просто хотел…
– Если жмотство душит, так и скажи. Мы с Чехом без тебя бизнес поднимем. Да, Чех?
– Кит, Шмель, – Чех напоминает о детском уговоре: – Один за всех, все за одного.
– А Кит так не думает.
– Проехали и забыли! – рявкаю я командирским голосом.
Тогда в окопах предмет для ссоры казался пустяковым. Есть где-то деньги – и ладно. Нет – и пусть. Главное выжить…
И вот я выжил, сижу в паровозе, который не ездит, на ящике-тайнике, в котором шаром покати, и чувствую себя ограбленным. Деньги вернули свою силу.
11