Конунг. Человек с далеких островов
Шрифт:
— На россыпи лежит тот, кого ты искал, Всевышний опередил тебя. Но где же Аудун?
— Тогда они перестали искать, они считали, что Оттара убил Сверрир, и все в Киркьюбё решили, что он погиб. Правду Стефан сказал только мне и еще епископу Хрои. Вот все, что я знаю, но я не знала тогда, что епископу пришлось уплатить за тебя, Аудун, большую виру [16] . Сегодня корабли сборщика дани покинули Киркьюбё.
Она говорила быстро и не смотрела на нас.
Мы слушали молча, Астрид и Сверрир стояли далеко друг от друга, я был не в силах смотреть на них и отвернулся к морю. Астрид сказала, что возблагодарила Бога за то, что Сверрир остался жив, но была не в силах поблагодарить его за смерть Арве.
16
Выкуп, штраф.
В ее голосе звучали жесткие нотки, она была очень красива, в волосах у нее был гребень, вырезанный для нее Унасом, этот гребень точно небесная лестница, поднимался у нее над ухом. Она вся раскраснелась, пока бежала сюда в гору, грудь у нее ходила ходуном. Астрид принесла нам поесть, она знала, что мы давно не ели.
— Поешьте, — сказала она.
Мы начали есть, но кусок не лез мне в горло, и еда не прибавила мне силы.
Сверрир и теперь не подошел к ней — можно ведь подойти к женщине так, чтобы присутствующий при том посторонний не счел это нескромным. Он же только жевал и не говорил с ней, похоже, и ему тоже еда не доставляла особой радости. Она сказала:
— Прости меня, что я не смогла поблагодарить Бога за смерть Арве. У него не было жены, но остались сын и дочь, теперь у них нет отца.
— Они уже взрослые, — заметил Сверрир.
— Наверное, эта мысль утешила Арве перед смертью, — проговорила Астрид.
Он не смотрел на нее.
— Арве разбился насмерть, так говорит Свиной Стефан, — сказала она, — а уж он-то знает. Но кто знает, успел ли Арве помолиться до того, как умер? Было бы хорошо, если бы Свиной Стефан помолился за него, но он этого не делает, никто не молится Богу за Арве.
— Бог призвал его к себе, — сказал Сверрир.
— Да, но только его, — откликнулась Астрид.
Он повернулся к ней и произнес медленно и тяжело:
— Я молился. Но слышала ли ты мою молитву?
Они смотрели друг на друга, я — на них.
— Когда сидел в печи…
— Я тоже молилась, я тоже! — вдруг крикнула она. — Когда они хотели убить моего сына. Слышишь, они хотели убить моего сына! Поэтому я и ходила с ними повсюду, пока они искали тебя!..
Они оба вскочили, я тоже встал и покинул их, я спускался вниз к Киркьюбё, а они что-то кричали мне вслед.
Астрид догнала меня:
— Норвежцы взяли двух заложников, Аудун, Унаса и твоего отца, Эйнара Мудрого.
Я ушел от нее.
В Киркьюбё я первым делом пошел в церковь, чтобы помолиться Всемогущему и попросить его помочь Эйнару Мудрому в его нелегкой судьбе. Там я обнаружил, что большое распятие исчезло. На том месте, где оно висело, был прибит простой деревянный крест. Я отправился к епископу и вошел к нему, не постучавшись. У меня было такое чувство, что вместе со мной через порог к нему вошли гибель и смерть. Епископ Хрои сидел за большим столом, он о чем-то думал, состарившийся, с посеревшим от бессонных ночей лицом. Он поднял на меня глаза.
И не сразу приветствовал меня. Я понял, что все изменилось. По-своему я был епископу ближе, чем Сверрир. Я был более послушный ученик, чем он, и потому мне казалось, что епископ любил меня больше, чем его. Епископ сказал, что Свиной Стефан поступил правильно, выдав мертвого Арве за Сверрира, таким образом ему пришлось платить виру только за одного убийцу.
— За тебя, Аудун, пришлось отдать распятие. Ничего более дорого у меня не было. Я считаю, что отдал больше, чем получил. А как считает Бог, нам понять не дано.
Мне нечего было сказать ему на это. Он продолжал:
— Когда выбирали второго заложника — в отношении первого все сразу было ясно, — выбор пал на твоего отца, и ты понимаешь, почему. Поверь мне, я сочувствую твоей матери и тебе. Но пойми также — мой долг быть пастырем не только вам. Теперь у нас все изменится.
Я поднял на него глаза, он пристально смотрел на меня:
— Люди в Киркьюбё уже не будут любить вас так, как любили. И я тоже, Аудун.
В Священном писании сказано, что мы должны любить своих врагов, но Сверрир и ты не враги мне и никогда ими не будете. Вы мои друзья и молодые братья, мои ученики, я сам учил вас. Но любить вас я больше не могу.
Пусть Бог судит меня, но Он осудил бы меня и в том случае, если бы я сейчас не сказал правду. Не знаю, о чем вы говорили между собой, и не знаю, на что ты не возразил Сверриру. Если ты не виноват в том, что случилось с Арве, скажи мне об этом. Или молчи и прими на себя свою часть вины.
Я промолчал и взял на себя свою часть вины.
На епископе было старое, потертое облачение. В нем он часто занимался стрижкой овец или по утрам, после первой службы, таскал с берега принесенные морем бревна. Он был простой человек, когда требовалось, честный, когда требовалось, мужественный, но, вспоминая теперь о епископе Хрои, я понимаю, что с того утра я стал думать о нем, как о благородном человеке.
Он наклонил голову: мне следовало уйти.
Перед уходом я попросил его благословить меня, и он благословил.
После этого разговора мне нелегко было прийти к матери, но она оказалась более сильной женщиной, чем я мужчиной.
— Христос не покинет твоего отца, Аудун, — сказала она. — Он с ним на этом корабле. Думаю, твой отец провидел будущее яснее, чем когда-либо раньше, — он прибежал проститься со мной до того, как его увели на корабль в качестве заложника. Сегодня мне приснился сон, сказал Эйнар, Христос забрал меня отсюда и на обломке дерева отправил за море, а потом вернул обратно уже под надутым парусом. Когда он это сказал, я посмотрела на море: они несли на борт распятие.
Он также сказал: Передай Аудуну привет, я знаю, он будет жить и после моей смерти.
Обычно моя добрая матушка Раннвейг говорила мало, но, когда требовалось, умела сказать единственно верные слова. Вот и теперь, когда я, взрослый мужчина, превратился в ребенка и нуждался в ее утешении, она нашла, что сказать, чтобы отвлечь мои мысли от отца, которого по моей вине увезли заложником за море. Потом она стала говорить об Астрид.
Я вижу мать перед собой: старая, седая женщина с изможденным лицом и натруженными руками, она пекла хлеб для всей усадьбы и прожила жизнь с толкователем снов, который редко приносил домой серебро. Теперь она сидела и сердечно говорила об Астрид, которой здесь пришлось тяжелее всех.