Конунг. Вечный отпуск
Шрифт:
Выразив этим «вот ведь» всю глубину удивления, Игорь сплюнул и отбросил сначала кисть, а потом и ногой, ототкнул от себя голову, сохранившуюся намного лучше тела.
– Дурацкое любопытство…
* * *
Живя в селе, русский человек не может не знать запаха, свежезабитого животного. Как, наверное, и житель практически любой другой деревни. Может быть, кроме индусов и каких-нибудь других социальных вегетарианцев. Игорю было с чем сравнить. Уже лет с пяти он множество раз принимал участие в разделке свиней. Пусть вся помощь ограничивалась тогда «принеси-подай», но от процесса до запаха – все было знакомо до мелочей. Видел,
Нет, легко узнаваемое амбре от крови присутствовало, но это было совсем не то. Он ведь сидел на площадке, буквально усыпанной брызгами крови, кусками мяса и обломками костей. Даже зная, что враг убит, парень все же не смог бы повернуться к изрубленному телу спиной, а, потому, не вставая с места, видел, что некоторые из его заполошных ударов пришлись в живот. Где вонь?! С людьми, или существами очень похожими на них, до сегодняшнего дня Игорь ничего подобного не делал, но устрой он похожее хаотичное расчленение свинье, тут бы было не продохнуть.
«Что это вообще такое?!»
Решив, что нужно попытаться привести себя в порядок, Игорь «хэкнув», как старый дед, приподнялся и в первую очередь подобрал меч. Сравнительно легко оттерев сорванным куском хламиды лезвие, он еще раз понюхал запятнанную кровью тряпку, и снова удивленно покачал головой. Кроме затхлости, присутствовал и какой довольно приятный аромат.
«Специями его какими-то пропитали, что ли…»
Простояв над останками, Игорь решился, и резким рывком выдернул кинжал. Извлеченный с чавкающим звуком, клинок легко покинул тело, и тут парень прикоснулся к камню в навершие запястьем.
– Ай! – отброшенный кинжал, прозвенев по плите, упал на землю.
Нет, он не обжегся, но тонкая кожа запястья точно подсказала, что неизвестный кристалл синего цвета оказался намного теплее, чем теоретически можно было ожидать.
– Совсем я издергался, - усмехнулся Игорь, согласившись, что даже в одиночестве разговаривать вслух с самим собой, выглядит глупо. – Не каждый день такая хрень, - срифмовал исследователь, и хохотнул уже более уверенно, без недавнего надрыва.
Осторожно поднятое оружие, больше ни каких сюрпризов не подготовило. Но корунд и правда, был намного теплее рукояти или лезвия. Стараясь не спугнуть мелькнувшую мысль, он запрыгнул на почти метровую высоту к входу в некрополь. Сделав несколько шагов, выбросил изрядно обгорелый факел наружу и, оставшись в темноте, снова посмотрел на головку рукояти.
«Бинго!»
Неизвестный камень светился. Нет, использовать его в качестве фонарика не получилось бы, но он явно отдавал собственный, а не отраженный свет. Еще одна странность. При этом вчера ничего похожего Игорь не заметил. Может быть, ему было просто не до того, но вполне возможно, что камень изменился именно сегодня. Решив вернуться к размышлениям чуть позже, журналист быстро протер оружие, и немного неуверенно пристроил клином за пояс, и решил отдать должное собственной паранойе.
Вернувшись к погибшей группе, он выбрал секиру получше, и окончательно расчленил и разбросал врага. Внутренности, кстати, ни чем не удивили. Разве что абсолютно пустым кишечником. В остальном – нелюдь показалась вполне себе обычным пожилым мужиком. Скорее даже европеоидом. В рамках местных традиций, отрубленную голову Игорь решил захватить с собой. В первый момент, когда появилась эта мысль, он даже задался вопросом: а все ли у него хорошо в собственной башке?! Но нет, пару минут задумчивых блужданий по задворкам сознания, не принесли ни каких сюрпризов или открытий. Да, устал, да, переволновался до невозможности. Но в целом - нет, ни чего необычного.
«Наверное, просто невозможно разбросать врага кусками по земле и остаться прежним…»
* * *
Эверберг. Крыло выделенное чужеземцам
Сегодня в этой части цитадели царил, если не траур, то паникерские настроения точно. Дежурившая в этот день Линда передвигалась мелкими перебежками, стараясь ни кого не потревожить. А если сталкивалась с кем-нибудь из землян в коридоре, то делала большущие глаза и с лицом, как от зубной боли, всем видом показывая, что «вот как прямо сильно-сильно» она переживает и сочувствует. На юной светловолосой мордашке это выглядело так забавно, что все, кроме утонувшей в своем горе Кати, фыркали, не сдерживаясь, и спешили ее заверить, что все, мол, понятно, и они «ценят и благодарны».
Действительно, хуже всех приходилось Кате. Она трагически хлюпала мокрым носом и терла красные, как у кролика глаза. Нет, не склонная при других обстоятельствах к излишним сантиментам молодая женщина с легкоатлетическим прошлым продолжала оставаться притягательно красивой, но оценить ее в этом плане было некому.
Вместо прежней текущей походки, она передвигалась тяжелыми шагами потерявшего всякую надежду человека. Девушка весь день просидела в обжитом, за прошедшие недели, крыле. Время от времени трагически прерывала бесконечный монолог, и уходила к себе в комнату. Всхлипывания оттуда не доносились, но возвращалась молодая женщина с еще больше натертым лицом.
Не склонные к столь явному пессимизму старшие товарищи тоже испытывали ощущения, что в русской литературе витиевато называют «сердцем не на месте». При этом в одном они сходились совершенно однозначно: «пронырливый папарацци просто не мог выжить после падения с десяти километров, для того, чтобы позволить какому-нибудь местному «неандертальцу» или зверюшке прикончить себя сейчас вот так дурацки». Эта почти дословная цитата Натальи отдавала неким неоправданным пренебрежением, и Анвар должен был, наверное, внести какие-нибудь пояснения. Однако мы это сделаем за него, признав, что все встречные здесь принадлежали, как минимум к подвиду «человек разумный», а некоторые – например, - ярл, обгоняли по возможностям даже распиаренные в недалеком прошлом надежды на «детей индиго».
Не будем судить за некоторое пренебрежение их слишком строго. За сравнительно небольшой срок, все земляне пережили столько, что начали ощущать друг друга немного родственниками, а потому некоторая несдержанность оправдана. Тем более что хамить, а потом еще и объяснять в чем именно состоит оскорбление никто не планировал. Обласканные переселенцы вовсе не считали кого-либо из известных им местных виновными в «недоглядели», злом умысле или какой-нибудь похожей ерунде. Уже во время битвы в ущелье они прекрасно осознали, насколько простецкие здесь времена, и даже успели вполне реалистично начать подозревать, какое непредсказуемое будущее им предстоит.