КОНУНГ
Шрифт:
Отдав меч Рюрику, он спросил, усмехаясь:
– Я слышал, ты собирался убить меня. Что же, теперь попробуй.
Рюрик так взъярился, что себя не помнил, — но меч оказался настолько тяжел, что мальчишка с трудом мог его удержать. О том, чтобы нанести им достойный удар, не могло идти и речи. А Свард смеялся и вот что говорил:
— Слова не должны расходиться с делами. Запомни это, будущий господин. Попробуй–ка ударить меня.
Рюрик собрал все силы, замахнулся, но опомниться не успел, как выхватил Свард щипцы, которые висели у него за поясом, и выбил тот меч. Меч воткнулся в землю, а Свард сказал:
– Придется тебе еще потрудиться. Научись поначалу держать его. И пока не научишься как следует им владеть, будет он без имени, потому что недостоин
И скрылся у себя в кузне: он, видно, как нарочно взялся изводить сына ярла — и все
сходило ему с рук. Рюрик в гневе направился к матери, а там у ног ее сидит Отмонд. Вот на него–то он и обрушился и сказал много гневных слов. Он припомнил также с упреком:
– Не ты ли пел, как позвал Свард викинга Торда и был с ним почтителен. А мне Свард сунул меч, словно простую палку, и продержал меня на дожде так, что я весь вымок.
Астрид сердито ответила:
– Первое умение, которым должен ты, сынок, обладать, — терпеливо ждать, да так, как белый медведь ждет свою добычу. Он лишь там проламывает лед, где таится тюлень…
Тем временем Хомрад, Эльвир и Эйф слезли со своих сундуков и, рассматривая меч Сварда, не смогли скрыть восхищения. Они очень хвалили кузнеца за такую работу. Эльвир спросил Рюрика:
– Отчего тебя так полюбил кузнец? Нужно сильно любить, чтобы сотворить такое. В этом мече заключена, видно, особая сила — недаром он так тяжел. Смертоносен он будет лишь в руках того, кто научился им как следует владеть.
Хомрад тоже согласился с Эльвиром и сказал:
– Свард чувствует будущего господина Бьеорк–фьорда. Поверь, Астрид, ни у кого нет и не было еще такого дара. Теперь же меч должен заслужить себе имя.
Потом Хомрад достал свой меч по имени Вир и вот что сказал Рюрику:
– Вир мой хорош — возьми его и почувствуешь, что он намного легче меча, который выковал тебе Свард. Однако надобно знать, как держать и его. Тут есть тайна. Если ею овладеть, можно будет твоим, как и моим мечом, рассекать самую прочную кольчугу и разбивать любой шлем. Можно будет деревянные щиты разрубать пополам.
Рюрик спросил в нетерпении:
– Что это за тайна?
Хомрад сказал:
– Там внизу у фьорда множество валунов. Каждый день бери их, сколько сможешь, и перетаскивай к поляне, на которой собираются для игр люди. Огороди камнями ту поляну — вот тайна и будет раскрыта.
Рюрик тогда сказал:
– Ты предлагаешь мне просто–напросто таскать камни для изгороди? Лучшего ничего не придумал?
Хомрад тогда ответил:
— Помнишь изгородь по обеим сторонам той дороги, что поднимается от пристани к хутору Бычья Шея? Там выложены тяжеленные валуны. Дед твой, Сигурд, открыл свою тайну и сделался славным силачом: легко одними руками мог переломить хребтину самому свирепому волку, а закаленные щипцы гнул играючи — никто с ним по силе не мог сравняться.
Рюрик воскликнул:
– И что? Таскать эти проклятые камни?
Хомрад тогда рассердился:
– А что ты хотел? Изгороди возле поляны будет достаточно.
Хомрад, как мог, пытался приструнить мальчишку, который, как ему казалось, вел себя уж слишком нагло, — впрочем, так оно и было. Многие уже тогда говорили, что у сына ярла характерец еще тот. Рюрик же понял, что над ним издеваются, и замолчал.
Прошло так много дней. Однажды Хомрад сказал Астрид:
– Не спится мне. И вот что я стал замечать: пока весь дом храпит, твой сынок уже на ногах ни свет ни заря. Занят он, я думаю, тем, что таскает камни для поляны, пока люди ничего не видят. Я вижу, он упорен и слова для него не проходят даром. Как бы впрямь не убил бы он трудягу Сварда.
Астрид на это засмеялась, а Хомрад добавил:
– То–то старуха Эдриль рассказывала о том, что кобольды совсем разрезвились и по ночам стали огораживать поляну для игр камнями. А самые большие валуны якобы помогает им таскать Синдри — и ведь клялась, что все это видела своими глазами. Интересно, что скажет Отмонд на это, ведь он мастер, кроме всего прочего, рассказывать и всякие побасенки.
Изгородь вокруг поляны действительно принялся возводить сын Олафа: был он уж очень упрям и торопился стать таким же силачом, как и его дед. Нужно это ему было, прежде всего для того, чтобы отомстить кузнецу. Он без устали таскал камни один за другим и вскоре мог поднимать тяжеленные валуны. Многие замечали, что камни возле поляны вылезали, словно грибы из–под земли. Их выросло там уже достаточно за ту осень.
Хомрад сказал Астрид:
— Наблюдаю я, Рюрик легко перекатывает в погребе бочки и охотно берется за самые тяжелые бадьи — его не надо упрашивать: не брезгует помогать и рабам. А все оттого, что желает похвалиться перед всеми своей силой. Горячность его меня забавляет: словно жеребец раздувает ноздри, если кто пытается ему перечить. Знавал я ребенком и твоего мужа, но этот горд не по годам. Возможно, быть ему не последнему среди силачей.
— Астрид смолчала, но видно было, как она благосклонно слушает.
К той зиме ярл Олаф Удачливый привел свои корабли. Его драконы, словно смолой, покрылись почерневшей кровью: а все оттого, что родич того самого убитого им ярла Олфинсона, которого звали Вирге, подкараулил Олафа совсем недалеко от Бьеорк–фьорда. Вирге долго скрывался за скалами, ожидая возвращения Бесхвостой Лисы. Кроме Вирге поклялись отомстить ярлу еще несколько кровников; собралось не менее двадцати драконов, и все собравшиеся настолько желали покончить с Олафом раз и навсегда, что без устали всматривались в море, сменяя друг друга, и жалели лишь об одном — что греки или саксы могут их опередить. Посылали они в море караульные лодки, чтобы в тумане не проскользнул их общий враг. Хотя люди Олафа и были все как один храбрецы, однако они устали от похода. Чуть было не случилось несчастья, но Один решил позабавиться настоящей схваткой и не пожелал, чтобы Олафа и его людей просто–напросто перебили бы сонных. Ранним утром, как только начал уходить туман, Визард заметил неладное и закричал что есть силы. Крик этот спас Олафа и его воинов, потому что со всех сторон спешили к кораблям Удачливого враги. Гребли они бесшумно — еще немного — и все бы погибли. Так же повскакали все, кто как мог, с секирами и мечами, и такая тут началась славная битва, что борта кораблей сразу же залились кровью. Сам Удачливый был первым среди первых, и никто не мог против него устоять — не раздумывая, бросался он на врагов и убил многих. И так разъярился, что все перед ним расступались. Тогда один из врагов Удачливого, Эндотт Волк, перед этим зарубивший берсерка Дормунда, стоя рядом с Вирге, сказал ему: «Пришел, видно, мой черед проломить голову бешеному Олафу». И с этими словами, видя, что все отступают от этого великого воина, с щитом и секирой бросился на ярла. Пытался он достать Удачливого, да только Олаф его опередил. Эндотт Волк поднял слишком высоко свой щит и тотчас пожалел об этом, потому что ярл Олаф ударил его мечом по ноге и отрубил ее. Эндотт еще стоял какое–то мгновение и, прежде чем повалиться, заметил: «Нужно было прикрыться щитом пониже. Ну, что же, пришел мой конец». Вирге ответил сердито: «Стало быть, пришел. Ноги–то нет». Здесь Олаф схватил Эндотта Волка за длинные волосы и отрубил ему голову — так погиб этот храбрец и лучший воин Вирге, и голова его полетела в море. Ярл Олаф также слышал последние слова Волка и пожалел, что Эндотт не был его воином.
Несмотря на то, что многие люди Олафа были к тому времени убиты или ранены, никто с Удачливым так и не смог ничего поделать — родичи и союзники Вирге отступили, потеряв многих своих людей. Вирге решил с тех пор искать помощи и поддержки у конунга Хальвдана.
Корабли Олафа возвратились в Бьеорк–фьорд, но на них лежало много мертвецов, каждый из оставшихся в живых греб за двоих, и корабли еле добрались. Хотя и привез с собой ярл немалую добычу, но это была лишь часть из того, что пришлось ему либо выбросить, либо схоронить в пустынных фьордах.