Конвеер
Шрифт:
Но он продолжал грезить ею. Она являлась ему во сне, будоражила мысли во время поездок в общественном транспорте. Он верил, что встреча рано или поздно состоится. И чтобы во время этой встречи выглядеть хотя бы немного лучше, чем сейчас, он бросил курить и стал посещать спортзал. Прекрасная незнакомка стала мощным организующим фактором. В своих мечтах он видел её рядом с собой – с подтянутым, мускулистым, с яйцами, сделанными из стали.
Глава 17
Для Виктора Штрума образ родного города был связан с Весёлым Посёлком, в котором он родился и прожил всю жизнь. Улицы с революционными названиями, такие как проспект Большевиков, проспект Солидарности, Товарищеский проспект – то, к чему он привык и что сделало для него дух этого города. Несмотря на название, на Весёлом Посёлке редко можно было встретить счастливого человека. Все бедствия, терзающие мегаполисы,
Штруму нравился исторический центр Питера, он любил там бывать, но не стремился переехать туда жить. Несмотря на серость о однообразие панельных застроек Весёлого. Мрачные рабочие окраины воспитали жесткого борца, настоящего революционера.
Таким же он хотел воспитать своё окружение.
В день, когда так бездарно спалился Шакал, Штрум тренировал своих людей в лесополосе в районе улицы Дыбенко. Он лениво гонял двух арийских воинов линейкой, символизировавшей нож. Оба были в красных полосах, но сделать ничего не могли. Чуть поодаль Паук прыгнул вперед, делая вид что атакует Лимона – мелькнули боксерская двойка и неразвившийся удар коленом вперед. Лимон со смехом поднырнул, и подсечкой бросил Паука на землю, и они продолжили возиться в партере. Двое других дрались среди деревьев – по торсу, но в тяжелых ботинках. Бой статусный, дружеский, но оба уже в крови.
Так называемая «карлота», малолетки 15–16 лет, ни разу не бывавшие в деле, вышагивали ката (= формализованная последовательность движений, связанных друг с другом принципами ведения поединка с воображаемым противником или группой противников).
Тренировка подходила к концу. Вокруг Штрума собрались его ближайшие помощники, постепенно превращавшиеся в звеньевых, имеющих полномочия рекрутировать новых бойцов и формировать небольшие группы. Ещё раз обсудили совершенно беспонтовую драку на Невском проспекте, в результате которой не только грохнули своего же, русского, да ещё сдали за всю масть ментам. Мимоходом и очень легко в процессе беседы Шакалу был вынесен смертный приговор. Когда вся группа сбилась в круг, Штрум, повысив голос, чтобы перекричать сидевшую на дереве кукушку, обращаясь ко всем, спросил:
– Слушайте, а вот зачем вам оно все?
Кто-то робко, кто-то более уверенно спросил: «Чего?» – Да вообще все, – сказал Штрум. – Движ, акции, таджики, узбеки, прочие черножопые шайтаны.
Сразу возбуждённо заголосили: – Ну… так надо!
– Они же охуели! Зверьё!
– Твари…
Выслушав все версии, Штрум насмешливо сказал: – Ах, да, и что же я спрашиваю?
Бойцы напряженно притихли. На губах Штрума заиграла издевательская улыбка. Посмотрев в небо, он гаркнул: – ВОСЕМЬ ВОСЕМЬ НАШ ПАРОЛЬ, МЫ ВАЙТ ПАУУУЭР СКИНХЕЕЕДЗ!!!
Кукушка испуганно замолкла. Штруму было важно, чтобы наряду с развитием физической формы у его людей произошло революционное переосмысление их жизненных ценностей. Могучей музыкой прозвучали слова:
– Наше всё – творить то, что я хочу, и чувствовать что это – правильно! Да, именно так. Нереальная власть и нереальная свобода – нет ни закона, ни рамок, ни пределов…
Сделав многозначительную паузу, Штрум добавил:
– … кроме моего слова.
Оглядев всех жестким пронизывающим взглядом, продолжил:
– Делай что хочешь, если ты это можешь – с одной стороны деньги, девочки, адреналин, а с другой – железобетонной стеной подпирает уверенность в своей правоте. Что ты убиваешь врагов нации и паразитов, а не просто прохожих. Что деньги не есть единственная цель – важно сочетание. Вот что я хочу от вас, воины света! Даже монахи носят под рясой кинжал – для защиты левой щеки, когда их бьют по правой. «Не убий» для друга, а для врага убей, сколько сможешь! Нападение – это наше всё, чурки нужны нам, как свежее мясо – тигру!
Никому из участников Фольксштурма не приходило в голову спорить со своим командиром: когда оказываешься рядом с ним, всё, что хочется – это следовать его непоколебимой воле, а дальше уже как судьбе будет угодно.
Глава 18
Во время акций Виктор Штрум всегда делал одно и то же: дождавшись прыжка на жертву, делал два шага назад, и ждал, несколько секунд пока жертва потеряет скорость. После этого как правило следовал короткий рывок сбоку к цели… и несколько быстрых колющих ударов. В работе Штрум использовал либо очень тонкую и довольно узкую немецкую финку с полугардой, либо бывший складной стилет с ручкой, залитой свинцом, оба довольно тупые. Ножом он практически никогда не резал, а только колол. Фирменным почерком Штрума были несколько быстрых уколов практически в одно и то же место – близко расположенные раны давали хороший эффект. Обычно он бил в область почек или солнечное сплетение, и одного соприкосновения с жертвой хватало для фатального результата, после чего изредка Штрум добивал жертву скоростной серией колющих ударов, наносимых обратным хватом в область загривка, ключиц, спины. Рисунок, выполненный пером, всегда являлся у Штрума сложной композицией. Ему же принадлежало ноу-хау, как не дать жертве убежать – сильный укол под основание ягодицы. Чаще всего Штрум брезгливо отстранялся от добивания, предоставляя запинывание остальным. Он смотрел на жертв с брезгливым интересом, как на довольно отвратных, но любопытных насекомых. Как главнокомандующему ему пристало находиться на пригорке и руководить операцией, но иногда из любви к искусству он превращался в солиста, предоставляя остальным участь зрителей, которые рукоплещут любимому исполнтелю. Работал он изумительно – публика ахала за его спиной, как он своими могучими руками разделывал чурбанов. Сам он никогда не брал ничего с жертв, но руководил распределением трофеев. Любовь Штрума к стилетам и колющим ударам имела те же корни что строительные перчатки и подвернутые до локтей олимпийки у остальных: узкие тонкие лезвия практически не выпускали кровь наружу, которая могла попасть на одежду и оставить заметные следы. Минимум следов при достойном результате делали колющий арсенал оптимальным для работы. Ножи свои он всегда уносил с собой, для очистки воткнув несколько раз в землю или снег. Будучи выдающимся практиком в применении ножа, и технический арсенал, и личные предпочтения Штрум имел в корне отличные от тех, которые обыватели привыкли видеть в арсенале современного ножевого боя. Хотя однажды он осуществил что-то из привычной темы современного ножа: как-то раз ему нахамил один наглый хлопчик из дружественной бригады, обвинив в трусости и замусоренности одновременно. Любимой финкой Штрум разрезал ему лицо крест-накрест, навсегда избавив себя от любых публичных проявлений непочтительности. Общественное выше личного – так гласил советский лозунг – и максимум своей энергии Штрум отдавал организации штурмовых отрядов, которые планировал приспособить под выполнение заказных операций, которые, в свою очередь, должны были стать связующим звеном с солидными клиентами – серьезными людьми наподобие Коршунова. И которых он, по примеру некоторых исторических деятелей, впоследствии планировал отодвинуть и подчинить своим планам.
Сетевые теоретики самообороны очень любят рассуждать по поводу боя против группы и вопросов численного превосходства. Почему-то ужас им внушают большие цифры: десять, двадцать человек… Любой практик знает: чтобы сделать десять-двадцать человек по-настоящему единым целым, требуется масса труда и специфические тренировки, с обязательным определением звеньевых, разбивкой по рядам и отработкой командных действий. Знают это все – от участников бугуртов до околофутбола. Со стороны это практически не видно: очень многими знатоками тактики например от истфехта тот же околофутбол воспринимается как неорганизованная толпа, несмотря на порой точнейшие тактические построения формаций. Также взгляду неопытному со стороны не видны нюансы действий группы в процессе акции: разница между идеально сработанным составом и толпой видна не сразу и не всем.
Ближайшими соратниками Штрума, которым он всецело доверял, было трое преданных и опытных бойцов: Матвей Лиманский (Лимон), Артём Павлюк (Паук), Тимур Кудинов (Змей). Четверо – много это или мало? Для любого понимающего человека ясно, что это – оптимальный состав для автономного акционирования. Менее четверых – можно огрести от двух жертв, окажись одна способна противостоять один на один; больше пятерых – уже сложно даже просто пройти по улице, не привлекая к себе внимания. Сложно потеряться в толпе и в транспорте, а в процессе акции скорее всего бойцы будут толпиться, мешая бить друг другу. Четверо же сработанных людей способны как результативно накрыть одного-двух, так и погнать состав втрое больше: если в неупорядоченном сборище из десяти человек драться с противником одновременно будут двое или трое, то тесно сбитый состав из четверых, грамотно маневрируя или встав в узком месте, может встретить врага как единый организм с 16-ю конечностями. Многое лежит здесь на уровне ощущений: чувство локтя и спины товарища, а также качество, веками считавшееся главной доблестью солдата: стойкость. Для группового боя поражением грозит даже не то, кто хуже дрался, а то, кто первым побежал. Нет страшнее греха перед товарищами, чем побежать первому, и нет высшей доблести чем стоять до конца. Великий закон группового боя гласит – «количество говна не влияет на его качество», и это истинная мудрость.