Конвейер смерти

Прокудин Николай Николаевич

– Спасибо, товарищ подполковник! Я тоже так рассуждал и сразу хотел Серегу предложить.

– Тянешь наверх старых дружков по первой роте. Вы оккупировали весь батальон. Только вот сама первая рота от этого заметно сдала. Не загубить бы окончательно лучшее подразделение сороковой армии, – вздохнул Иваныч.

Поминки прошли обыденно. Они стали превращаться в страшную традицию, которая завершала почти каждое возвращение из рейда. Комбат после третьего тоста огласил решение о назначении Острогина командиром роты. Народ воспринял его решение с одобрением, и мы выпили за Серегу.

– А

теперь у меня следующее предложение, – обратился к офицерам Подорожник. – Внимание! Всем слушать и не перебивать болтовней! Я думаю, мы не обеднеем, если сбросимся по сорок чеков семьям Сбитнева и Арамова. Вдова Бахи беременная, на шестом месяце. Она завтра уезжает к его родителям, сопровождает гроб. Нас больше пятидесяти человек – соберем тысячу каждому. У Володи Сбитнева дочке три года, надо, чтоб ребенок не нуждался ни в чем, хоть на первых порах. Отец погиб как герой, значит, дочь должна быть одета, обута, с игрушками. Возражений нет?

Коллектив поддержал идею, практически не споря.

– Шапку по кругу! – рявкнул опьяневший Бодунов. – Собираем сейчас же!

– Нет, Игорь! Успокойся! Не надо показухи и шума. Все решим на трезвую голову, – остановил я прапорщика. – Завтра пройду по ротам, и тот, кто не против предложения комбата, сдаст деньги.

– Правильно говоришь, замполит! – обнял меня за шею опьяневший Чухвастов. – А то сейчас соберем и, не ровен час, потеряем или пропьем!

– Вовка! Хватит пить! Отпусти мою шею! – принялся я вырываться и тотчас попал в объятия Острогина и Шкурдюка.

– Мужики, вы меня нахваливаете, а мне стыдно! – сказал осоловелый Острогин. – Расскажу я вам, что приключилось в Анаве…

И Серега рассказал следующее…

Саперам поставили задачу установить по ущелью «охоту». Духи еще не подошли, но бродили где-то близко. Мой взвод назначили прикрывать работу группы «кротов». В придачу дали минометчика Радионова для арткорректировки. На всякий случай.

– Эй, начальник! Что нам делать? Чем помочь? – спросил я у командира взвода спецминирования.

– А ничего не надо. Сядьте где-нибудь и не мешайтесь под ногами. Много вас тут?

– Шесть человек и три минометчика, – пошутил я.

– А что это ты нас за людей не считаешь?! – возмутился Радионов.

– Конечно, вы же ублюдочная артиллерия. Трубы самоварные! – усмехнулся я.

Радионов обиделся, не нашел слов, чтобы сказать что-нибудь обидное в ответ, и замолчал. Пехотинцы уселись вдоль каменной стены и безмолвно вглядывались в темноту, вслушиваясь в каждый шорох. Саперы стучали лопатками на тропинке и вдоль русла ручья. Их сопение постепенно удалялось в глубь ущелья. Время шло. Духи не появлялись, команды на отход не поступало. Вдруг сверху со склона раздался окрик лейтенанта-минера:

– Пехота! Вы где?

– Мы? Мы здесь! – радостно воскликнул я в ответ.

– Где здесь? – удивился сапер.

– Там, куда ты нас отправил. Вдоль ручья! – отвечаю.

– Вы что, ох..! – воскликнул, матерясь, сапер. – Я «охоту» привел в действие. Она взведена, и теперь минное поле не отключить!

– Не вставайте, ползите! – рявкнул я на бойцов. – За мной! Шустрее! К стене! Ползком! Не вставать, иначе всех осколками посечет!

«Охота» –

это такая опасная зараза: если попал в минное поле, живым не выйдешь. Она взводится на частоту шагов и вес человека. Первые мины не взрываются. Пропускают в глубь ловушки, предупреждая и взводя центральные мины. Затем выпрыгивает из земли «мина-лягушка» и, разорвавшись, уничтожает вокруг все живое. Если кто-то бросается на помощь, вылетает следующая мина, и так до бесконечности. Пока не взорвется последняя.

Холодный пот щипал мне глаза. Я пополз быстро, как ящерица, и у стены оказался первым. Оглянулся: взвод далеко позади. Осторожно встаю, хватаюсь за выступающие из кладки булыжники и начинаю карабкаться. Под подошвой кроссовки оказалась чья-то рука. Это была ладонь Радионова, который тут же схватил меня второй свободной рукой за ногу.

– Серега! Больно, убери ногу с руки, пальцы отдавил! – взвыл минометчик.

– Сволочь! Отпусти штанину! Дорогу командиру! – взвизгиваю я, лягнув при этом минометчика. Царапая ногтями практически гладкую стену, цепляясь за трещины, выбираюсь наверх. И только после этого оглядываюсь.

Радионов внизу трясет отдавленной рукой. Тихонько воет от боли, а следом идти не может. Тяжелонагруженные бойцы тоже не сумели подняться по отвесной стене.

Я запаниковал. Сам выбрался, а взвод пропадает!

– Мужики! Ложись! Ложись! – кричу я в панике. – Ползти вдоль стены. Не вставать! Не орать! Аккуратно!

Двести метров заминированной полосы преодолели за час. Повезло, ничего не задели, не включили ни одной мины.

Я шел по краю стены и терзался муками совести. Спрыгнуть к своим – нельзя: мины насторожатся. Вдруг датчики заинтересуются: кто это скачет?.. Бросил солдат, запаниковал, сволочь! Скотина! Сам выбрался, а солдаты пропадают. Если бы они подорвались, хоть стреляйся! Точно бы застрелился! Один ведь не пойдешь к своим. Взвод погиб, а командир жив-здоров…

– Вот такая история… – вздохнул Острогин и вновь полез обниматься от избытка чувств.

– Комиссар! Пошли на улицу, подышим свежим воздухом! – позвал комбат.

Застолье завершилось спокойно, но чего-то не хватало. Интима! Вот чего! Подорожник посмотрел на меня хитрыми глазами и спросил:

– Комиссар, а чего ты в женском модуле почти не бываешь?

– А там девчата в основном заняты. Кто не охвачен вниманием, или «Баба-яга», или «Квазимода».

– Ну, ты скажешь! Разве так говорят о женщинах. Тем более что можно шебуршить при потушенном свете. Мрак смягчает чувства и повышает интерес, – произнес Чапай и разгладил свои гренадерские усы.

Наш путь пролегал мимо модуля полкового руководства. Из него выскользнула неизвестная, шурша просторной юбкой.

– Танюша! Татьяна! – громко позвал ее по имени Иваныч, узнав женщину. Он широко распростер руки и растопырил пальцы. – Стой, красавица! Не спеши!

– Ой, отстань, Василь Иваныч! Я тороплюсь. Зам по тылу надоел своими нравоучениями, зануда чертова, а теперь еще ты хулиганишь! Шутник! – махнула рукой, смеясь, Татьяна.

– А никто и не шутит. Цыпа-цыпа-цыпа! – громко хохотнув, проворковал подполковник, шевеля усами и делая выразительные глаза.