Конвейер смерти
Шрифт:
– Ах ты, каналья! Как вольняги – гражданские отовариваются каждый день, так по правилам? – возмутился я. – Продукты ящиками выносят.
– Я же сказала, лишнего ничего! Два боржома, две банки «Si-Si», по банке салата и огурчиков, шпроты. И гуляй. А еще командованию доложу, что грубишь.
– Тебя по-человечески просят, – нахмурился я.
– Клава, ну совсем одолели эти просители, – обратилась она к напарнице. – Никакой совести. Надо командиру сообщить.
– Не тебе о совести говорить, – оборвал я ее. – Если спишь с замкомандира, это не значит, что ты стала полковой королевой.
– Ах
У, заразы, подстилки! Пользуются своим постельным положением. Одна спит с Губиным, другая – с особистом, ничем их не прошибешь!
Я уныло брел по дорожке, злой и обиженный. Как унизили, дряни! Что с ними сделаешь, не витрины же бить? Шел я, шел и наткнулся на комбата. Столкнулся, можно сказать, нос к носу. Он что-то гневно выговаривал новоиспеченному майору Лонгинову по кличке Бронежилет! Лонгинов нервно мял в руках кепку, правое колено у него дергалось, а лицо постепенно покрывалось багровыми пятнами.
Я резко затормозил и хотел было дать задний ход, чтобы обойти начальство стороной, но оказался в поле бокового зрения Подорожника.
– О-о-о! Комиссар! – воскликнул он громко и начал изображать из себя Тараса Бульбу, залихватски подкручивая при этом длинный ус: – Иди сюда! А поворотись-ка, сынку, дай-ка я на тебя погляжу! Сергей Николаевич, идите и подумайте над тем, что я вам говорил, – сказал комбат, обращаясь к Лонгинову, и вновь накинулся на меня: – Экий ты смешной! В тельняшке, в кроссовках! Совсем лейтенанты распустились!
– Старший лейтенант, – поправил я его осторожно.
– Ага-а-а! Уже и старший лейтенант! О-о! Какие чудеса произошли в мое отсутствие! Я знал Ростовцева как разгильдяя и демагога, а кто-то разглядел в нем Героя Советского Союза! Могли бы и более достойного найти, хотя бы Арамова или на худой конец Жилина.
– Хотели вас, товарищ майор, а я, так получилось, перебил, перехватил. И без худого конца…
– Хамишь? – нахмурился Василий Иванович. – От рук отбились! Только приехал из Союза и сразу на отсутствие уважения нарвался! Забываешься! Зазнаешься никак?
– Нет. Вы шутите, и я шучу, – вкрадчиво ответил я, ожидая взрыва негодования.
– Во-первых, с начальством шутят только после разрешения на шутку!
– Виноват! – И я приложил руку к козырьку.
– А во-вторых, как говорил мой земляк, Тарас Бульба, я тебя породил, я тебя и убью! Хто бы мог подумать полгода назад, шо из тебя Героя станут создавать! А? В самом страшном сне во время отпуска мне такое не привиделось! То-то я думаю, отчего мне плохо спится у тещи в Ташкенте. Оказывается, сюрприз меня ждет на службе. Когда Артюхин мне сию новость сообщил, я вначале рассмеялся, думал, шутит. Потом поразмыслил на досуге и осознал глубину кризиса в батальоне. Ветераны уходят, и, кроме тебя, Героем сделать некого… Если бы я в это время находился в полку, а не в отпуске, то такого б, конечно, не случилось. В лепешку разбился бы, но Героем стал бы Баходыр. Но раз так уже случилось, то и соответствуй званию. Приведи себя в порядок, смени хэбэ, туфли купи новые, брейся каждый день, тельняшку старую, дырявую сними.
Радуясь, что комбат от меня отцепился, я широкими прыжками помчался в казарму.
– Где колониальные товары? – встретил меня в дверях канцелярии возмущенный Острогин. – Я ему денег выделил, а он до коллектива ничего не донес! Куда девал еду?
– Никуда я ничего не дел. Не продали.
– Как это так?
– Я хотел взять упаковку «Si-Si», меня обозвали спекулянтом, ну я и обругал торгашек подстилками. Они обиделись и закрылись, – ответил я.
– Тьфу, черт! Ничего замполитам поручить нельзя! – возмутился Сбитнев. – С женщинами нужно ласково, по-доброму! Подход необходим! Такт!
– Ежели ты такой умный и тактичный, то иди и купи все, что нужно. – Я сунул чеки в руку командиру роты и, насупившись, принялся писать в многочисленных тетрадях и журналах данные за последний месяц.
Володя вернулся через час. Ворвался в канцелярию багровый от возмущения и потный, как после марафона.
– Вовка! Ты что, целый час на продавщицах скакал? – хохотнул Острогин. – Весь в пене и мыле!
– Ник! Ты почему не предупредил, что Подорожник в полк вернулся? – заорал с порога командир.
– А никто и не спрашивал, – ухмыльнулся я и сделал смелое предположение: – Наверное, не Вовка на девчатах резвился, а комбат на нем. Он вначале трахнул Лонгинова, затем меня, а на десерт, очевидно, Володя попался.
– Ты, Никифор, сам у меня десертом будешь. Мало того что я унижаюсь перед девками, оправдываюсь из-за тебя, теперь еще и от Чапая по полной программе схлопотал. И за твой внешний вид, и за Героя, и за шуточки. Свалился на мою голову героический подарочек.
– А чем не нравится подарочек-то? – улыбаясь, возразил я. – Еще автографы будете просить и разрешение сфотографироваться вместе на память.
– О! Этого добра у нас и без всяких просьб завались. Твоя физиономия присутствует на каждой фотографии, – пискнул из дальнего угла Ветишин.
– А будешь плохо себя вести, настучим по твоей вывеске, и станешь нефотогеничен, фотографироваться больше не сможешь, – пообещал Острогин.
– Серж! Тебе после таких слов автограф дам не менее чем за ящик боржоми. Кстати, где наша обещанная упаковка лимонада? Кто говорил, что я должен учиться такту у командира роты? – воскликнул я, укоризненно глядя на ротного.
Сбитнев молча достал из пакета по две банки «Si-Si» и минералки, банки с салатами, овощами, мясные и рыбные консервы.
– Жрите, гады, пользуйтесь моей добротой! – мрачно произнес Володя.
– Хорошо быть добреньким за чужой счет, – обиделся Острогин, пытаясь напомнить, за чей счет банкет.
– Эх ты, горе-наставник, неудачник! Такой убогий набор и я бы принес, и без ругани с этими суками, – поддержал я недовольство Сергея.
– Жрите, что дают! Ты испортил отношения с торговлей до такой степени, что роте скоро и сборник речей со съездов партии не продадут. Точно. А уж он наверняка понадобится для проведения политзанятий! – под дружный смех офицеров продолжал язвить Сбитнев.