Координатор
Шрифт:
Андрей только сейчас до конца осознал, что Кольцову перевалило за шестой десяток. В это время люди особо не меняются. Наоборот, становятся консерваторами.
— Значит, вы меняетесь? — спросил Андрей. — А рыбки-то тут причём?
— Всё это, — Кольцов дёрнул головой в сторону пустого аквариума. — Всё это были признаки моей личной и профессиональной не эффективности.
Кольцов резко схватил Андрея за руку.
Приятно осознавать, что ты не одинок. Приятно осознавать, что вокруг тебя есть люди, которые
Вслух Андрей сказал осторожно:
— Ну, в общем, это ваше дело, Евгений Евгеньевич…
— Нет, Андрюша, это и твоё дело тоже. Это и твоя неэффективность, — сказал Кольцов.
— О, — протянул Андрей, нахмурившись. — Что-то все стали так меняться вокруг… Уж не Ким ли Борисович делает из нас всех нормальных людей?
— Ким здесь не причём, — отмахнулся Кольцов. — Дело в неэффективности. Ты понимаешь, Андрюша, сколько стоит одна единственная минута твоей жизни? Как глупо тратить её на сон, на пищу?
— Вы давно не спите? — поинтересовался Андрей. — А не едите сколько? Я не шучу. Вы очень похудели, Евгений Евгеньевич.
— Не важно… Ким указывает на наши недостатки. О, Андрюша, можете не переживать, что этот малец занял ваше место. Он далеко пойдёт. Дальше нашего завода и нашего провинциального городишки. Место этому человеку в Москве! Или даже выше… — Кольцов замолк, не сказав, что может быть выше Златоглавой.
Его рука по-прежнему лежала на руке Андрея.
Что такое?
Андрей, повинуясь странному импульсу, обнажил руку Кольцова так, будто тот был наркоманом. Под рукавом пиджака был слой бинта. По краям его розовел ожог…
Андрей вскочил со стула.
— Что с вами? Откуда это у вас?!
— Обжёгся. Это тоже признак неэффективности…
— Да замолчите вы! — не выдержал Андрей. — О чём вы говорите? Какая на хрен неэффективность? Вы живой человек, Евгений Евгеньевич. Вам за шестьдесят уже. Никого не волновало, что вы тут спите после обеда полчаса. Никого! Честно. И рыбки. Куда вы дели рыбок?
— Я не желаю ничего слышать! Уходите, Андрей! Вы показали на деле, что не можете нормально работать. Вы провалили поставку в Молдавию. Это ваша личная неэффективность!
— Зато у меня нет ожогов на руках, — выпалил Андрей. — И я нормально отдохнул в выходные. Выспался. Наелся пельменей, чёрт их дери! А вы, судя по всему, вообще не отдыхали последние недели. Думаете, вам Ким памятник поставит? Если и поставит, только могильный!
— Не хочу это слышать, — сморщился Кольцов, как от надкушенного, оказавшегося червивым яблока.
Господи помоги… — думал Андрей. — Что же происходит на «Заводе стекла». Что, чёрт возьми, здесь происходит?
Ответ пришёл немедленно, и Андрей озвучил его:
— Вы боитесь, Евгений Евгеньевич. Самодисциплина, эффективность, рыбок куда-то дели, ширму… Вы боитесь. Вы все боитесь, — Андрей подошёл к двери и взялся за ручку… — Вы боитесь Кима.
— Я боюсь? — переспросил Кольцов и мерзко усмехнулся. За всё время работы с ним, Андрей не видел у него такого выражения лица. Кольцов встал и приблизился к Андрею, почёсывая ожог на руке, — Я боюсь, Андрей Иванович? Да у любого работяги спросите, кто самый главный жополиз на заводе… Он ответит, что это Андрей Иванович Трофимов.
— Вы сбрендили? — щёки Андрея зарделись.
— Я тоже открываю вам глаза, Андрей Иванович. Вы в моём глазу сучок увидели, а в своём бревна не замечаете! С самого прихода Кима, вы только и делаете, что стелетесь перед ним, как последняя шлюха!
— Вы ничего не понимаете, — опешил Андрей от такого напора Кольцова.
Ведь он не мог ему в паре слов объяснить, что хотел полюбить своего врага. Хотел стяжать благодатную христианскую теплоту для сердца и души…
Ведь это не была трусость?
Или прав Кольцов, — спросил себя Андрей, — И, прикрываясь христианской якобы добродетелью, ты как шлюха торговал уважением к себе?
— Успокойтесь, Андрей, — устало махнул рукой Кольцов. — Когда меня на «Заводе стекла» стали сравнивать со Сталиным, я начал читать исторические книги. Сколько всего было сделано в то время! Как великолепно стала работать производственная машина СССР. И я читал о жертвах сталинизма. О том, как это происходило. Как все стучали друг на друга. И знаете что, Андрей?
— Что?
— Никакой разницы между тем и нашим временем, я не увидел. — Кольцов осторожно почесал ожог на запястье. — Жертв были миллионы… Убитых по личному приказу Сталина, было не так уж много. Все остальные — жертвы рядовых людей. Таких, как мы с вами. Население строчило анонимки друг на друга, как семечки щёлкало… Русские люди во все времена пожирали сами себя изнутри. Убивали соседа анонимкой, а потом шли и сами вешались…
Кольцов безумно захохотал, будто сказанное им было свежим анекдотом.
…Андрей открыл дверь. Продолжать разговор с Кольцовым на эту тему казалось безумием. В коридоре бежала сломя голову секретарша Крайнева Щука. Она прижимала к носу окровавленный платок. На вопрос Андрея, помочь ли ей чем-нибудь, она отмахнулась, сказав, что всё нормально и у неё случаются иногда кровотечения из носа.
— Что-то происходит на «Заводе стекла», — сказал Андрей. — Что-то ужасное. И это связано с Кимом.
— Вы что ненормальный? — заорал Кольцов. — Я же только что сказал вам: это всегда происходило! Это всегда было в нас. И тогда — при Сталине тоже было! И сейчас. Мы пожираем сами себя! Ким не причём здесь.