Координаты неизвестны
Шрифт:
Мишо эту историю уже знал, но не мешал Жан-Пьеру рассказывать.
— Вы полагаете, что сведения эти достоверны? — желая как-то подбодрить француза, спросил Томов. — Может быть, ваша Сюзан еще жива. Такие случаи бывают…
— О, нет, мой шеф! Сведения, к сожалению, абсолютно точны. Сюзан была коммунисткой. Я тоже вначале не верил: хрупкая, молодая, еще почти ребенок, а пошла сражаться с бошами. Представляете себе, такая нежная — и коммунистка! А я, откровенно говоря, прежде терпеть не мог ни нацистов, ни коммунистов. В офицерской школе, где я учился, мне твердили, что одни стоят других… Потребовалась
Легре не вытерпел:
— А ты уверен, мой лейтенант, что у наших будущих правителей память не окажется короткой?
— Не думаю, мой друг, чтобы Франция не извлекла уроков из нынешней бойни. Наши соотечественники видят, во что превратилась их прекрасная Родина.
— Видеть, мой лейтенант, это еще не все… — серьезно сказал Легре, в упор глядя товарищу в глаза. — Надо понимать!
Жан-Пьер неопределенно пожал плечами и, смотря куда-то вдаль, ответил:
— Возможно. Но для меня довольно и того, что с бошами, перед которыми капитулировала наша армия, теперь сражается один Советский Союз. Достаточно и того, что французскому графу для спасения его жизни дали кровь коммунисты. О, если бы все это видел мой дядюшка кардинал! Поверьте, друзья, он бы, наверное, сбросил свою мантию…
Но Легре не отступал:
— Не беспокойся. Он этого не сделает… Будто ему не на что смотреть у себя на родине! Не будь, пожалуйста, наивен, мой лейтенант. Сюзан пошла в Сопротивление, заведомо зная, что ее ожидает. Ты пошел с нами, тоже готовый на все. У настоящих патриотов, мой лейтенант, — один путь: отстоять свободу своей Родины. У предателей — путей сколько угодно: вчера они служили англичанам, сегодня служат бошам… Что им стоит завтра лизать руки еще кому-нибудь?
Жан-Пьер чувствовал себя неловко, но ответил с присущей ему тактичностью:
— Может, ты и прав. Я не отрицаю, что и после войны еще немало придется приложить усилий, чтобы такие люди, как мой дядя, поняли свое заблуждение. Как говорит пословица: «Бее еще может быть, ибо все уже бывало!» Так и сейчас… Но вообще, если хочешь знать, когда ты подшучивал надо мной, что я теперь не «стопроцентный» граф, ты был прав. Да, аджупет… Лейтенанта де Шаррон, которого ты знал прежде, больше нет. Жизнь сделала меня другим.
— Ого! — воскликнул Легре со свойственной ему пылкостью, — Может быть, ваше сиятельство решили стать коммунистом? А то сразу и комиссаром?! Похвально! Один комиссар у нас — венгр, другой будет француз! О ла-ла!
Разговор прервал прискакавший из Рожковки связной. Было приказано для охраны санчасти и обоза оставить только одну роту, остальным же немедленно двигаться к реке Белой и занять мост, ведущий в Беловежскую пущу. Мост надо было удержать до подхода дивизии.
На позициях, занимаемых дивизией, возобновилась перестрелка. Связной добавил от себя, что положение там осложнилось, полки несут большие потери…
Батальон и полковая разведка были подняты по тревоге, и через час начался штурм моста. Гитлеровцы засели в бункерах и яростно сопротивлялись. Партизаны беспрерывно били по ним из минометов и пушек и шаг за шагом подходили к мосту. Наконец его
В это время на шоссе, со стороны Столповиска, показалась колонна автомашин. Из них на ходу поспешно высаживались солдаты. Снова заработали партизанские минометы…
Положение становилось серьезным, противник располагал превосходящими силами.
Вслед за автомашинами показались танки. Было ясно, что удержать мост своими силами партизанам не удастся. Немцы разгадали их намерение прорваться в этом месте в Беловежскую пущу и прилагали все усилия, чтобы преградить дивизии путь.
Бой разгорался.
Вдруг с противоположной стороны, в тылу фашистской пехоты, послышалась пулеметная и автоматная стрельба. Это завязала бой рота, выставленная для заслона; подоспела туда и полковая разведка. Враг пришел в замешательство и начал отступать, но тут появился фашистский танк, открыл яростный огонь по мосту.
Выручил Холупенко. Он вылез из своего окопчика на дорогу и открыл огонь из бронебойки по приближавшемуся танку. Несколько выстрелов — и танк загорелся. Партизаны сплошной лавиной ринулись в атаку. Но тут кто-то крикнул:
— Француз упал! Легре ранили…
Первым к Легре подбежал Холупенко. Взяв француза на руки, он вынес его из боя.
— Где врач? Чего стоите?! Доктора, хлопцы, сюда! — гремел его голос.
Подбежали санитары. Они стянули с Легре куртку, разрезали и без того изодранный джемперок. Рубаха у Мишо была вся в крови. Разорвали и ее… Пулеметная очередь из фашистского танка прострочила татуированную грудь француза, на которой полукругом синела надпись: «Ма ви а ла Франс!». [6] А в центре, под надписью, сквозь сочившуюся кровь можно было различить молот, обрамленный огромным серпом…
6
Моя жизнь — Франция (франц.). — Прим. авт.
Холупенко стоял возле друга на коленях, по лицу медленно катились слезы. Он качал головой и все время чуть слышно приговаривал:
— Эх, Марсельеза, Марсельеза… Що ж ты, браток, наробив? Як же таки получилось, що я не доглядев!..
Санитар сделал укол. Хотел было снова ввести иглу, но поднялся и молча отдал шприц своему помощнику. Холупенко тихо произнес:
— Вот хлопцы, вам и Марсельеза…
Взгляд Холупенко остановился на рябом пулеметчике. Он подошел к нему и дрожащими руками схватил за ворот шинели:
— Ну, говори! Цэ тэбэ не партбилет?! Бачишь, серп и молот у крови!
Томов попытался успокоить Холупенко. Но тот еще крепче ухватил за ворот побледневшего парня.
— Становись на колени и проси прощения! Чуешь, що я говорю?! Становись, бо я тебя зараз, знаешь?!
К Легре подходили партизаны, каждый хотел проститься со своим боевым товарищем. Легре лежал с открытыми глазами и застывшей на губах улыбкой, словно говоря: «Мои камарад, ту ва бьен!»
Склонив голову, стоял перед ним лейтенант де Шаррон. А опуская тело друга в могилу, он нежно прикоснулся губами ко лбу Легре.