Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]
Шрифт:
— Как поживает хижина?
— В очень приличном состоянии, сэр. В некоторых местах пришлось проконопатить мхом от сквозняков и дождя, но рублена она на совесть. Тут добротно строят.
— Отлично.
Я уже выгрузил на берег коробки с продуктами. Он распаковал их, рассортировал и отложил две.
— Захватим эти, если вы не против мне помочь.
— Сочту за честь.
И тут я вспомнил о своей новой игрушке, влез обратно в «Бобра» и вытащил ее.
— Что вы думаете об этой штуке, имея в виду, что пользоваться ею будут только в исключительных обстоятельствах?
— Вы из него стреляли?
Я отрицательно покачал головой. Он взял ружье, легко переломил его, заглянул в стволы, защелкнул замок, немного поиграл ружьем в руках, попробовал навскидку. Еще раз повторил все это, затем кивнул.
— Весьма надежное оружие, сэр. Для меня немного длинновато ложе, ружье явно делалось для человека с более широкими плечами, но должен сказать, вам оно как по заказу. Конечно, вы не сможете как следует его почувствовать, пока не обстреляете, но думаю, при крайней надобности оно вас не подведет.
«Я уже встретился с одной такой ситуацией, и весьма серьезной», — подумалось мне. Забрав ружье, я сунул его обратно в кабину. Мы взяли по коробке и пошли.
— Следовало спросить с самого начала, — спохватился я, — как дела с антимедвежьей компанией? Я перетащу вас еще куда-нибудь, если ошибался насчет этого места.
— Вы доставили меня точно куда надо, сэр. Я встретился с тремя и добыл одного.
— Что же произошло с двумя другими?
— Первой была медведица, сэр, а ко второму я не смог подобраться достаточно близко, чтобы стрелять наверняка.
После этого мне оставалось только заткнуться и сосредоточиться на своем ящике.
До хижины мы добрались минут через двадцать. Ее, должно быть, строили лет пять — десять назад. Простой квадратный сруб из полуошкуренных сосновых бревен, рубленных внахлест. Скат крыши образовывали те же самые нетесаные бревна, плотно проложенные мохом. Теперь эта начинка разрасталась в соответствии с собственными интересами. Дверь располагалась на передней стене хижины, окно — на противоположной. Прочее благоустройство зависело исключительно от здешних обитателей.
Хомер удалился в угол и затеял какую-то возню с ящиком, после чего появился с тарелками, столовыми приборами и примусом. Вдоль стены справа на подстилке лежал свернутый стеганый нейлоновый спальный мешок защитного цвета, под окном сложены четыре чемодана, чтобы образовать стол. Единственное, что еще он сделал за двенадцать дней, проведенных в хижине, — вколотил в стенку над спальным мешком крючки для остальных ружей.
— Что-то не видно вашего медведя, — сказал я. — Может, вы хотите, чтобы я отвез шкуру для обработки или еще чего-нибудь? Пару раз я делал это для других охотников.
— Я не храню трофеи, сэр. Это моя особенность. Я считаю, что животное, особенно такое благородное, как медведь, заслуживает, чтобы его должным образом похоронили.
— Вы его похоронили?
— Да, сэр. Вы знаете, что лапландцы, убив медведя, устраивают целую церемонию, обращаясь к отбывающей душе животного с просьбой простить их. Они убивают, добывая пищу и одежду. Конечно, у меня цель иная, но я не чувствую необходимости в каких-то церемониях. Простите, вы, должно быть, знаете о лапландских обычаях гораздо больше меня, сэр.
Он вышел с горой тарелок, ножей, вилок и примусом в руках. Я ничего такого о Лапландии не знал, у местных жителей не было нужды нанимать меня, когда им приспичивало убить медведя. Хомер, видимо, просто начитался книжек о Лапландии.
Но каким образом, черт возьми, вы убедите парней в своем клубе, что добыли медведя, если вы не можете расстелить шкуру перед камином? Может, он не придавал этому значения, или просто не нуждался в доказательствах? Размышляя об этом, я обнаружил, что все-таки верю, что одного он подстрелил.
Еще раз огляделся в хижине. Штабель багажа состоял из аккуратно уложенного комплекта изделий ручной работы из лошадиной кожи глубокого зеленого цвета. Такие вещи делают исключительно на заказ, и он положил их друг на друга, чтобы образовалось место для бритья. Наверху были туалетный несессер из темной свиной кожи и футляр с парой так называемых «армейских» расчесок для волос, прозванных так, вероятно, за то, что обладали едва не двойным количеством ненужных причиндалов и требовали гораздо больше усилий, чем нормальные. Вопреки укоренившемуся во мне за долгие годы отвращению к любому вынюхиванию и подсматриванию, я поднял крышку несессера. Обычная безопасная бритва стоимостью в три шиллинга, крем для бритья, зубная щетка, кисточка для намыливания с ручкой с какими-то неровностями и желтизной, которые могут быть присущи только слоновой кости, и двумя толстыми серебряными пластинами. Может ли серебро окислиться в воде? Скорее всего, нет, раз этот тип использует его при бритье.
Я занялся исследованием подноготной Хомера по впечатлению, производимому его вещами. Таким путем немало можно выявить, если знать точно, чему придавать значение, а чему нет. Пока картина складывалась смесью Сент-Джеймс-стрит и лесной глуши. Но при более внимательном рассмотрении она становилась куда сложнее. У него все было самое высококачественное, самое отборное. Но все, что можно было сказать об этих вещах, — это что они самые лучшие. Никакой печати личности владельца ни одна из них не несла.
Он явно не был подвержен стремлению к индивидуализации своей собственности, и в то же время не казался эдаким закоренелым холостяком, который лепит свои инициалы на все и вся.
Я вышел наружу. Хомер разжег примус, открывал консервы и ставил в кучу открытые банки.
— Надеюсь, вы не против поесть на свежем воздухе, сэр? — спросил он. — Я пользуюсь противомоскитной пастой.
— Я тоже. Здешние комары не переносят малярию, но очень уж любят вкус крови. Одну вещь вы не упомянули в своем списке, но я ее все-таки привез.