Копейка. Заверть
Шрифт:
Поэтому режим моих исследований на Траве остался прежним: два часа ночью и обязательное возвращение домой, но с пятиминутной задержкой на восход синего светила, которое должно было хорошенько зарядить батареи «Блок-3» внутри машины. На наше редкое зимнее солнце в этом деле надеяться не стоило, поэтому мне оставалось только терпеть и потеть. Впрочем, к этой регулярной «банной» процедуре я быстро приноровился.
Таким образом, из намеченного я не выполнил только пункт по костюму защиты от высоких температур. Но для работы в Бункере он и не требовался.
Минус 4
Ольгу Николаевну с Сашей я навестил спустя пару месяцев после нашего расставания. Жили они в двух кварталах от меня в однушке старого хрущёвского дома. Меня они встретили как доброго друга,
Всё это время Ольга Николаевна положила на выправку Саше документов и оформлению на него группы инвалидности. Для этого ей пришлось пройти через все круги российского бюрократического ада. В полиции на основании заявления Ольги Николаевны подняли архивное дело двадцатилетней давности и возбудились по-новому. А затем Ольге Николаевне и Саше пришлось пройти ряд экспертиз, включая тест ДНК. Тогда же у них родилась легенда про временную Сашину амнезию и сопутствующие ей мелкие детали. Процесс, тяжело запустившись, заметно ускорился после получения Сашей паспорта, и присвоение ИНН и СНИЛС стали уже делом техники.
А вот с получением бумажки о инвалидности возникли сложности. Известно, что в нашей стране, как и в Древней Спарте, инвалидов быть не должно. Их у нас предпочитают не замечать, и соответствующие органы делают всё, чтобы по отчётности инвалидов было как можно меньше. Хоть профильные врачи и дали заключение, что Сашины связки неоперабельные и заговорить он не сможет, тем не менее медико-социальная комиссия отказала ему в присвоении статуса инвалида. Лишь повторное медицинское обследование уже в областной клинике выявило у Саши повреждение дыхательных путей и гортани. Только после этого ему дали вторую группу с диагнозом: хроническая легочная недостаточность. И наверное, тут сложились и помогли сразу несколько факторов: и мелодраматичность истории про старушку-мать, которая спустя десятилетия чудом нашла беспамятного сына; и состояние здоровья Саши; и его внешний вид.
За это короткое время на Земле Саша постарел так, будто он прожил здесь много лет. Всё его лицо изрезали частые глубокие морщины. Он был по-прежнему без единого волоска, и вес ему набрать также не удалось. Со стороны Саша выглядел как тяжелый алкоголик или наркоман, которого удалось удержать в шаге от пропасти. Из-за худобы мы стали с ним похожи, но смотрелись уже не как ровесники, а скорее как сын рядом с отцом.
Благодаря усилиям Ольги Николаевны, Саша стал понимать на слух даже быструю разговорную речь. Но в ответ он мог только кивать головой или писать короткие предложения, состоящие из трёх-четырёх членов. После этого Ольга Николаевна смогла пристроить Сашу в местную управляющую компанию подсобным разнорабочим. Когда у коммунальщиков не хватало рук на уборку мусора или погрузку-разгрузку, то они посылали за Сашей. Платили ему за это символически, но Саша соглашался на любую грязную работу, если она была рядом с домом. Он всё ещё опасался отходить далеко и боялся открытых пространств. А на вырученные деньги Ольга Николаевна покупала для Саши шоколадные батончики, и это стало у них своеобразным обязательным ритуалом. Пенсии Ольги Николаевны и Сашиного пособия по инвалидности им хватало в обрез на квартплату, продукты и лекарства. Поэтому тёплые вещи, которые я принёс для Саши, были очень кстати.
А через месяц Саша пришёл ко мне сам. Ему пришлось побороть свой страх перед городом, а его наблюдательность, выработанная на Траве, не дала забыть дорогу до моего дома. Звонок домофона раздался будним днём. По звукам больше похожим на помехи в линии связи я понял, что пришёл Саша. Когда он вошёл и посмотрел на меня, то я увидел лицо старика, на котором застыло почти детское выражение беспомощности перед случившейся несправедливостью. Я быстро оделся, и мы пошли к нему.
Незадолго до смерти Ольга Николаевна сняла со сберкнижки все деньги. На них мы её и похоронили. Жаль, но положить её рядом с Евгением Петровичем не было уже никакой возможности. За эти несколько месяцев у его могилы выросли неровные ряды свежих оградок, в которых даты на памятниках и табличках молчаливо опровергали бодрые отчёты Минздрава. Местечко для Ольги Николаевны нашлось в соседнем кладбищенском квартале. На глинистом пятачке мёрзлой земли, отведённом под захоронение, рос куст дикой смородины. Я доплатил похоронной бригаде, и они сохранили этот куст, обрубив
Минус 3
Сашу я забрал к себе, оставлять его одного было нельзя. Коммунальщикам и соседям Ольги Николаевны я, представившись троюродным племянником, оставил номер своего телефона и сообщил, что Саша пока поживёт у меня. На Сашу тогда было больно смотреть: после стольких лет испытаний его радость от обретения родного человека оказалась такой короткой. Внешне он ещё сильнее высох, а внутренне полностью ушёл в себя. И «вытащить» мне его оттуда удалось только тогда, когда я сказал, что хочу взять его с собой на Траву. В его потухшем взгляде зажглись искорки жизни, а память о далёком Мире вновь стала наполнять эту жизнь смыслом!
Спальное место для Саши я определил на кухне и выделил ему надувной матрас. Наверное, это выглядело не очень гостеприимно, но терпеть «ультразвук», издаваемый им во время сна, было выше моих сил. В ночь перед «прыжком» мы, как правило, не спали. А ложиться спать заранее в нашей звукопроницаемой многоэтажке не имело толку. Поэтому отсыпались мы уже по возвращении с Травы.
Саше я тоже купил складной велосипед, чем наверное сильно подправил региональную статистику продаж данных товаров в зимний период. Выезжали мы из города всегда засветло, потому что большая часть пути до наших РММ проходила по второстепенной дороге, на которую нужно было съезжать с трассы. После развала колхоза эта узкая дорога перестала освещаться, а электрические провода между фонарными столбами были давно срезаны. Изредка снег с дороги счищал в один проход неизвестный нам тракторист-энтузиаст. Мотивы, которые двигали этим человеком, оставались нам неведомы, но мы были ему заочно благодарны за эту неоценимую помощь!
Мы добирались к мастерским до темноты и первым делом занимались отоплением бокса. Я растапливал буржуйку, а Саша шёл доламывать многострадальный забор. Заготавливали мы дрова всегда с запасом, и к следующему «прыжку» очередная партия досок успевала в боксе подсохнуть. За боксами мы нашли ещё две металлические бочки с проржавевшими стенками и днищами. Их мы разместили в двух метрах от капота машины и прямо в них разводили костры. Вскоре наша походная одежда была вся пропитана дымом, но мы уже сами настолько привыкли к этому запаху, что перестали его замечать. Это были мелкие издержки для решения главной задачи: не допустить выхода из строя энергосистемы «копейки» под воздействием низких температур. На время «прыжка» мы в бочки подкидывали дрова, и после возвращения с Травы топили ещё пять-шесть часов до нашего отъезда в город.
А в городе нас, похоже, принимали за странных эко-отшельников, которые всё никак не могут полностью оторваться от благ цивилизации и вынуждены периодически возвращаться к месту прописки. Наш внешний вид, не говоря уже о запахе, прозрачно намекал на маргинальность, поэтому сограждане общения с нами не искали, а наоборот, избегали его. Мы, в свою очередь, стояли на тех же позициях и вели себя тихо и пристойно. Так нам удалось какое-то время находиться в равновесии с социумом.
В одну из ночей перед «прыжком» мы сидели в закутке бокса, уже хорошо прогретом на тот момент. Двери у закутка не было, но я был этому только рад, ведь больше тепла доставалось батареям «копейки». В пустой дверной проём были видны причудливые блики на полу и стенах, которые оставляло пламя сквозь коррозийные дыры в бочках. И я не смог тогда удержаться от вопроса, хотя понимал, что после недавней утраты для Саши это будут особенно тяжелые воспоминания. Но я всё же спросил про тот день, когда он ребёнком потерялся на Траве.
Как ни странно, но никаких истерик с Сашей не случилось. Наоборот, он обстоятельно стал отвечать на мой основной вопрос и все дополнительные, последовавшие за ним. Для этого ему пришлось исписать и изрисовать половину своей походной тетрадки. Я светил ему лучиной, и под её неровное мерцание передо мной снова разыгралась эта драма. Правда, смотрел я на неё глазами уже другого очевидца!
Минус 2
Из коротких предложений, рисунков и пиктограмм я пусть не сразу, но сложил в голове картину произошедшего.