Копи царя Соломона. Прекрасная Маргарет (ил. И.Кускова)
Шрифт:
– Проклятье! – рычал капитан. – Этот черный негодяй удрал с моими брюками!
– Послушайте, Гуд, – успокоил его сэр Генри, – вы появились в этой стране в известной роли и должны играть ее до конца. Пока вы здесь, брюк вы надевать уже не сможете. Отныне вам предстоит щеголять только во фланелевой рубашке, ботинках и монокле.
– Да, – подтвердил я, – и с одной бакенбардой. Если вы появитесь перед кукуанами в другом виде, они примут нас за обманщиков. Мне очень жаль, что вам придется ходить в таком виде, но я говорю совершенно серьезно, Гуд. У вас нет другого выхода. Если у них возникнет малейшее подозрение, наша жизнь не будет стоить и фартинга[39].
– Вы действительно
– Ну конечно! Ваши «прекрасные белые ноги» и монокль – наше спасенье. Сэр Генри прав: вы должны играть свою роль до конца. Благодарите Бога, что успели хоть обуться и что здесь тепло.
Капитан тяжело вздохнул и ничего не ответил. Только недели через две он свыкся со своим странным туалетом.
Глава VIII
Мы приходим в Страну Кукуанов
В течение всего этого дня мы продвигались по великолепной дороге, которая, никуда не отклоняясь, пролегала в северо-западном направлении. Инфадус и Скрагга шли вместе с нами, а их свита маршировала шагов на сто впереди.
– Скажи мне, Инфадус, – обратился я к нему после недолгого молчания, – не знаешь ли ты, кто проложил эту дорогу?
– Ее проложили в давние времена, мой повелитель. И никому не известно, как и когда это было сделано. Этого не знает даже мудрая женщина Гагула, пережившая много поколений. Мы же не так стары, чтобы помнить, когда ее строили. Теперь никто не умеет сооружать такие дороги, и король охраняет ее и не допускает, чтобы она зарастала травой.
– А кто высек человеческие фигуры на стенах пещер, через которые лежал наш путь? – спросил я, имея в виду скульптурные изображения, напоминающие египетские, увиденные нами по дороге.
– Те же руки, что построили дорогу, высекли на камне эти удивительные рисунки, мой повелитель. Мы не знаем, кто это сделал.
– А когда кукуанский народ пришел в эту страну?
– Мой повелитель, наш народ пришел сюда, подобно дыханию бури, десять тысяч лун назад, из великих земель, лежащих там, – и он указал на север. – Как говорят древние голоса наших отцов, которые дошли до нас, и как говорит Гагула, мудрая женщина, охотница за колдунами, кукуаны не могли пройти дальше – великие горы, окружающие кольцом эту страну, преградили им путь, – и он указал на покрытые снегом вершины. – Страна же эта была прекрасна, и они здесь поселились, стали сильными и могущественными, и теперь число наше равно числу песчинок в море. Когда Твала, наш король, созывает свои войска, то перья, украшающие его воинов, покрывают всю равнину, насколько может охватить глаз человека.
– Но если страна окружена горами, то с кем сражается это войско?
– Нет, господин, там страна открыта, – и он вновь протянул руку на север, – и время от времени воины из неведомой нам земли тучами устремляются на нас и мы их убиваем. С тех пор как мы воевали в последний раз, прошла третья часть жизни человека. Много тысяч погибло в этой войне, но мы уничтожили тех, кто пришел, чтобы убить нас. И с тех пор войны не было.
– Вашим воинам, должно быть, наскучило дремать, опершись на свои копья?
– Нет, мой повелитель, как раз после того, как мы уничтожили нападавших, здесь была еще война. Но то была междоусобица. Люди пожирали друг друга, как псы.
– Как это случилось?
– Я расскажу тебе это, мой повелитель. Наш король – мой сводный брат. У него же был родной брат, родившийся в тот же день, от той же женщины. По нашему обычаю, нельзя оставлять в живых обоих близнецов – более слабый из них должен умереть. Но мать короля спрятала более слабого ребенка, который родился последним, потому что сердце ее тянулось к нему. Этот ребенок и есть Твала, наш король. Я же – его младший брат, родившийся от другой жены.
– Что же было дальше?
– Кафа,
Тогда Твала, его родной брат, рожденный от той же женщины и в тот же час, подбежал к нему и, схватив его за волосы, нанес ему своим ножом смертельный удар прямо в сердце. Людям свойственно непостоянство, и они всегда готовы поклоняться восходящему солнцу, и все начали бить в ладоши и кричать: «Твала – наш король! Теперь мы знаем, что Твала – король!»
– А что сталось с женой Имоту и его сыном Игнози? Неужели Твала их тоже убил?
– Нет, мой повелитель, когда жена увидела, что господин ее мертв, она с воплем схватила ребенка и убежала. Два дня спустя голод загнал ее в какой-то крааль, но никто не хотел дать ей молока или другой пищи, потому что люди ненавидят несчастных. Однако, когда наступила ночь, какая-то девочка прокралась к ней и принесла еды, и она благословила ребенка и ушла со своим сыном до восхода солнца в горы, где, вероятно, и погибла. С тех пор никто не видел ни ее, ни ее сына Игнози.
– Так значит, если бы этот ребенок Игнози остался жив, он был бы настоящим королем кукуанского народа?
– Это так, мой повелитель. Знак священной змеи опоясывает его тело. Если он жив – он король. Но – увы! – он давно уже умер. Посмотри, мой повелитель, – и он указал вниз, на равнину, где стояла большая группа хижин, окруженных изгородью, которая, в свою очередь, была опоясана глубоким рвом. – Это тот крааль, где в последний раз видели жену Имоту с ее ребенком Игнози. Мы будем там спать сегодня ночью, если только, – добавил он с сомнением, – мои повелители вообще спят на этой земле.
– Когда мы находимся среди кукуанов, мой добрый друг Инфадус, мы поступаем так же, как кукуаны, – величественно произнес я и обернулся, чтобы что-то сказать Гуду, который мрачно плелся позади, полностью поглощенный тщетными попытками удержать на месте свою фланелевую рубашку, раздуваемую вечерним ветерком.
Обернувшись, я, к своему удивлению, чуть не столкнулся с Амбопой, который шел следом за мною и совершенно очевидно прислушивался с огромным интересом к моему разговору с Инфадусом. Лицо Амбопы выражало крайнее любопытство. Он был похож на человека, делающего отчаянные и только отчасти успешные попытки припомнить что-то давно им позабытое.