Коптский крест
Шрифт:
– Ой, вы и правда согласны? – обрадовался Николенька. – Спасибо огромное, вы меня очень обяжете. Да тут недалеко, за четверть часа дойдем…
Насчет четверти часа Николенька погорячился. До улицы Маросейки, где располагалась женская гимназия, в которой служил дядя Николеньки Василий Петрович, идти было никак не меньше получаса. Причем быстрым шагом. А вот быстрого как раз и не получилось. Спутники Николеньки останавливались на каждом углу, глазея на самые обыкновенные вещи. Ваня снимал на свою чудесную пластинку все что ни попадя: извозчиков, прохожих, вывески магазинов, даже полосатую будку со шлагбаумом, возле которой маялся от безделья пропылившийся рядовой гарнизонного полка. Олег Иванович не отставал от сына, так что расстояние, которое Николка пробегал в иной день минут за двадцать, пришлось преодолевать почти час.
А у гостей из двадцать первого века разбегались глаза. Вокруг них оживали фотографии из старых фотоальбомов, и путешественникам хотелось впитать то, что творилось вокруг, не упуская ни одной мелочи, запоминать и фиксировать, фиксировать, фиксировать. Вот, например, магазинчик: судя по вывеске – канцелярские принадлежности и бумага; а кто знает, что за раритеты скрываются за его скромной вывеской? В этом веке пишут если и не гусиными перьями, то уж наверняка древними чернильными ручками, которые всякий раз надо окунать в смешную чернильницу-непроливашку, аккуратно промокая каждый раз расплывающиеся фиолетовые строчки. А улицы – как же они изменились за эти сто тридцать лет! Взгляд Олега Ивановича выхватывал из общей чужой картины лишь отдельные знакомые здания. Он вроде бы узнавал очертания московских переулков – знакомых, но ставших в одночасье другими. А стоило повернуть за угол – и целый переулок улыбался гостям из двадцать первого века чередой фасадов, почти не изменившихся за эти столь безжалостные к московской архитектуре сто тридцать лет…
Путешественники, в свою очередь, вызывали на здешних улицах изрядный интерес. Извозчики, проезжая мимо, удивленно щелкали языками. Приличные прохожие исподволь бросали любопытствующие взгляды, тактично отворачиваясь, если случалось встретиться глазами с кем-то из странных чужаков. А вот уличные зеваки не считали нужным скрывать любопытства – вон из двери мелочной лавочки высунулся ражий веснушчатый детина, да так вытаращился на необычных гостей Первопрестольной, что даже картуз в пыль уронил…
Гимназия для девочек, в которой преподавал словесность дядя Николеньки, была основана в одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году при Доме воспитания для детей-сирот офицеров, погибших в русско-турецкой войне. Дочка Василия Петровича, кузина Николеньки миловидная Марина, с которой Ваня уже успел познакомиться, тоже училась в этом заведении. Девочка не относилась к офицерским сиротам, но место ей предоставили как дочери преподавателя. Николка не раз бывал в дядиной гимназии и даже участвовал в спектаклях, которые ставили воспитанницы. Так что мальчик уверенно кивнул швейцару, сторожившему тяжелые двери дома на Маросейке, и запросто прошел внутрь. Олег Иванович и Ваня проследовали за ним, испытывая легкую неуверенность, – кто их знает, здешние порядки? В гимназиях двадцать первого века – да что там, даже в обычных школах – давным-давно были введены магнитные пропуска; охрана нипочем не пропустила бы в здание постороннего взрослого, хотя бы и в сопровождении сына одного из педагогов.
Но здесь, похоже, нравы были попроще. Солидный, как министр двора, швейцар поклонился визитерам и отворил перед ними тяжелые дубовые двери, украшенные замысловатыми бронзовыми ручками, – и наши герои ступили под сень храма просвещения. Здание гимназии оказалось солидным, основательным и отличалось чрезвычайно запутанной планировкой. Впрочем, Николенька уверенно вел своих спутников по этому лабиринту. Навстречу то и дело попадались ученицы – девочки разных возрастов в серо-голубых платьях с белыми фартуками. Олег Иванович хмыкнул про себя – фартуки эти были ему знакомы еще по собственным школьным годам. Он знал, конечно, что форма для девочек за сотню лет изменилась мало, но чтобы настолько!..
Встречные барышни присаживались в коротких реверансах, благопристойно потупив глаза, и спешили дальше, по своим гимназическим делам. А мальчики затылками чувствовали быстрые взгляды, которые бросали им вслед девочки, но не оборачивались. Николка выдерживал характер, не желая давать повода для насмешек любимой кузине. Если хоть одна из барышень окажется одноклассницей Марины – та вечером не упустит случая подколоть двоюродного братца: «Что, дорогой кузен, опять гимназисткам глазки строите, вместо того чтобы учиться?»
Что до Вани – он был слишком занят, чтобы отвлекаться на симпатичных барышень, хотя в иной ситуации и не остался бы столь равнодушным. А сейчас Олег Иванович в спешном порядке инструктировал сына, в который раз повторяя наспех сочиненную по дороге легенду:
– Значит, так, все запомнил? Из Ситки – это бывший Ново-Архангельск, столица Русской Америки – в Сан-Франциско, на котиковой шхуне. Кто его знает, есть ли там регулярные рейсы, но котиколовы точно ходят и туда, спасибо Киплингу [32] . Дальше – пакетботом до Сингапура. Его не может не быть, тут мы не ошибемся. Потом – на британском пароходе в Бомбей, это тоже наверняка регулярный рейс. Ну а дальше – на грузовом судне в Бендер-Аббас. Не припомню других портов в Персии, ну да ладно, этот уж точно никуда не делся.
32
Наш герой намекает на поэму Р. Киплинга «Баллада о трех котиколовах».
– В Персии? – переспросил Ваня. – А это где?
– Чему вас в школе учат? – возмутился Олег Иванович. – Иран это. Раньше он назывался Персией.
– Точно, – смутился мальчик. – Теперь вспомнил. Там еще Грибоедова убили.
– Ну хоть и на том спасибо, а то я уж думал, что ты скатился к уровню ЕГЭ, – язвительно заметил Олег Иванович. – Впрочем, о Грибоедове потом. Запоминай: дальше караванами до Тегерана – такого излишества, как железная дорога, там еще лет десять не будет [33] . А от Тегерана – на север, тоже караванами, и по рекам, до самого Каспия. Убейте меня, если помню, как называется этот городишко [34] … Ну, порт персидский на Каспийском море. А уже оттуда – русским пароходом, в Баку.
33
Герой ошибается: в 1886 году в Персии уже есть железные дороги, правда, в весьма небольшом количестве. Что интересно, некоторые из них принадлежали подданным России.
34
Этот «городишко» называется Энзели.
– Пап, а к чему такие сложности? Персия, Бомбей… спасибо, хоть не Китай. Может, с Запада? Как белые люди – через Атлантику, потом в Питер…
– Если с Запада – то лучше уж в Одессу. Пароходом из Нью-Йорка в Марсель, а оттуда – в Одессу. Классический вариант. Можно и в Питер, конечно, если через Гамбург и Ливерпуль; но нам от этого варианта лучше держаться подальше. Если мы захотим – а мы наверняка захотим – здесь как-то легализоваться, то придется подумать о документах, верно?
– Ну да, – кивнул Ваня. – А чего тут сложного? Найдем в Инете образец да и распечатаем.
– Все бы тебе в Инете искать! – фыркнул Олег Иванович. – Не стоит считать здешних жителей совсем уж зулусами. Что такое водяные знаки, здесь знают отлично, так что листочком из принтера не обойтись, придется помозговать. И дело даже не в водяных знаках или ржавых скрепках [35] . Если мы с какими-то документами, пусть американскими, легально въехали в Россию – то ведь должна быть в них отметка о пересечении границы, так?
– Ну так, – согласился Ваня. – Вон у нас в загранпаспорте на границе всегда штампик ставят.
35
Наш герой намекает на столь любимую нашими авторами от военно-исторической фантастики коллизию со скрепками в удостоверениях РККА. Немцы в начале войны делали свои подделки со скрепками из нержавеющей стали, а в настоящих, советских, они были из обычной, низкокачественной, которая легко ржавела и оставляла на бумаге характерные следы. На этой мелочи погорело немало немецких агентов и диверсантов.