Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
Однажды, открыв своим ключом дверь, Леонид Павлович нечаянно выпустил мать — и она побежала вниз по лестнице, кое–как одетая, со всеми своими сумками и свертками. Нашли ее только к вечеру, на пустыре, что за парком — и она покорно вернулась обратно. «Куда ты все время хочешь уйти? — пытался вразумить ее Павел Глебович. — Ведь ты же дома! Это же твой дом!» Таисия Карповна подозрительно, исподлобья смотрела на него и отвечала: «Это не мой дом…»
***
— Значит, она хотела домой… — задумчиво произнес Полищук.
Лицо его было бледным, замкнутым,
— Она ищет дверь… — все так же задумчиво произнес Полищук. — Дверь, которая привела бы ее домой…
— Но я не понимаю, — недоверчиво произнес Леонид Павлович, — вы все время говорите о ней как о… живой. Это какая–то чертовщина!
— Это в самом деле так, — усмехнулся Полищук. — Мы имеем дело с самой настоящей чертовщиной! Ваша мать, если хотите знать… — он с вызовом посмотрел на Леонида Павловича, словно ожидая от него немедленных возражений. — Она — призрак!
— Ну, ладно, ладно, — с досадой перебила его Люба, будучи натурой здравомыслящей. — К чему вся эта мистика? Наверняка это злобные шутки кого–то из соседей, ведь целый день здесь крутились люди…
— Не думаю, — сухо ответил врач и, повернувшись к Леониду Павловичу, деловито сказал: — Советую вам принять меры, о которых я уже говорил, я могу позвонить и договориться прямо сейчас…
Леонид Павлович не знал, что ответить. Его мать — призрак? Какая нелепость! Неужели Полищук говорит об этом всерьез? Наверняка кто–то и в самом деле разыгрывает с ними злую шутку.
— Да, да… — торопливо произнес он, отвечая скорее на свой собственный, внутри прозвучавший вопрос, чем на вопрос врача, — но скажите тогда, что такое… призрак?
Врач усмехнулся, хотя вид у него был озабоченным.
— Призрак — это материализация злых или добрых, во всяком случае, не нейтральных, сил, сгусток энергии, реализующий себя ночью, а днем бездействующий… С призраками лучше не иметь дела!
В уголках сочных, ярких губ Любы появилась ироническая усмешка. Как мог этот взрослый, явно не глупый мужчина нести такую чушь? А впрочем, что тут удивительного: каждый вечер эти мерзкие американские фильмы ужасов, все эти бульварные книжонки… Бедняга, он просто потерял чувство реальности! А может быть, этот парень просто… нет, наверняка он не сумасшедший!
— Я все понимаю, — мягко произнес Полищук, спокойно глядя на нее. — Понимаю, что вы думаете обо мне. И вы, между прочим, напрасно так думаете! Я вовсе не мистик, просто у меня нет обычных материалистических предрассудков.
Подойдя к телефону, он набрал номер.
И уже вечером Таисия Карповна лежала в двойном гробу, с туго закрученными железными болтами.
***
В тот же вечер приехала наконец сестра Галя. Она успела попрощаться с матерью, перед тем, как сосновый гроб был опущен в свинцовый, и теперь шепотом, словно опасаясь чего–то, разговаривала в соседней комнате с Любой. Галя приехала не одна: с нею было двое ее сыновей, младшему из которых не исполнилось еще и года. Ее муж Саша тоже приехал, но не столько из–за тещиных похорон, сколько для того, чтобы повидаться со своей родней.
Галя не была дома почти десять лет, она не приезжала даже на похороны отца, будучи в то время беременной, и особой тоски по обществу родителей не испытывала. Похоже, она была даже рада тому, что Омск так далеко и что дорога стоит таких денег. Один — два раза в год она писала письма — и это все. Да, она родилась здесь — в роддоме, что был напротив — и здесь родился ее старший сын. Но жизнь среди родных стен была для нее отравлена раз и навсегда. Потому что родители прокляли ее брак с Сашей.
Они подружились в десятом классе, и однажды Таисия Карповна застукала их, идущих в обнимку по двору, в десять часов вечера. «Что тебе надо от моей дочери?» — бесцеремонно спросила она хрупкого черноволосого мальчика. Гале стало ужасно стыдно, словно ее уличили в чем–то неприличном. Опустив голову, Саша молча поплелся прочь, потом остановился, обернулся к Гале, и она тоже повернулась к нему. Некоторое время они молча смотрели друг на друга в темноте, потом пошли каждый в свою сторону. Дома Галю ожидала взбучка. После этого они стали с Сашей неразлучны. Через два года Галя забеременела и сообщила родителям, что выходит замуж. Лица Таисии Карповны и Павла Глебовича побледнели и вытянулись, губы сжались, глаза сузились. Их дочь — шлюха! Она забеременела! От какого–то мальчишки, который к тому же сам вырос без отца! И мать этого сопляка — хуже не придумаешь! — танцует в кордебалете! «Ты, что, хочешь нас опозорить? — строго спросил Галю отец. — Чтобы все показывали на нас пальцем?» Галя молчала, она ожидала совсем другого, ей казалось, что эта весть обрадует ее родителей.
— Придется сделать аборт, — угрюмо произнесла Таисия Карповна.
— Аборт?.. — краснея от стыда и негодования, воскликнула Галя. — Но какой в этом смысл?
Родители выразительно переглянулись, покачали головами.
— Ты сделаешь аборт, — ледяным тоном повторила мать.
Галя почувствовала, как у нее начинают дрожать руки и губы, она готова была расплакаться — и в то же время в ней поднималась волна неведомой ей прежде ярости. Уничтожить своего ребенка? А если она вообще не сможет больше иметь детей?
Душа в себе слезы, она шагнула к двери и, повернувшись к родителям, выдавила из себя:
— Не стану я делать аборт…
Она видела, как вскочил со стула отец, как сжались его кулаки, до нее, уже стоявшей в дверях, донеслось его шипенье:
— Я поставлю новый замок, и ты больше не войдешь сюда!
Слезы ее вмиг высохли, дрожь прекратилась, и она хладнокровно, рубя каждое слово, произнесла:
— Ты не смеешь прогонять меня из моего дома!
Через два месяца она вышла замуж за Сашу.