Кора. Новая кровь
Шрифт:
***
Я повернулась к ней. Моё лицо искривили сжатые губы. Тушь, смешавшись со слезами, струилась по бархатному слою пудры, или тому, что от него осталось. Я вздохнула так глубоко, как только могла, и ногти с немощностью отчаяния впились мне в грудину.
– Думаешь, как в фильмах?.. Типа, бросаешься во всё тяжкие, тратишь последние деньги, отрываешься по полной… нет, – я усмехнулась, – нет… ты умираешь.
Когда я вышла из клиники в тот вечер, я остановилась на аллее и почувствовала себя причастной, привязанной – ко всем этим больным и немощным, ко всем этим умирающим. Я стояла и смотрела на печальную аллею с фонтаном, такую красивую на этом празднике смерти. Я спросила себя, как проживу эти полгода? Что я буду делать? Путешествовать? Писать
Нет ни смысла, ни выбора – ничего. Вообще ничего. И почему-то от этого так больно… оттого, что остаётся лишь только продолжать жить свою грёбаную жизнь, продолжать умирать и, главное…
– … это нормально. Это естественно. Люди живут. Люди умирают.
В глазах Ремы читался какой-то ужас, почти отчаяние. На её глазах наворачивались слёзы, и от этого мне было ещё паршивее – я не разделяла её чувств, не дорожила ей, не скучала по ней, не хотела бы держать её за руку перед смертью и просить прощения даже за то, чего не было.
– Это лечится?
Я покачала головой.
– Это, знаешь, это так странно. Я имею ввиду, это чувство, что ты смертельно болен… В одно мгновение жизнь делится на до и после, – смерть касается своей холодной кистью твоего левого плеча, и после этого… – вроде как теперь я больше вместе с мёртвыми, нежели с живыми.
– Не говори так! – Рема, по случаю сидящая слева, потрясла меня за плечо, а потом резко отдёрнула руку. Я усмехнулась:
– Ты замёрзла.
– Ничего подобного, я… Я помогу тебе. Обещаю. Я… – растерянно бормотала она.
– Мои лёгкие перестают выпускать воздух.
Рема молчала.
– Ирония судьбы. Больше всего в жизни я боялась умереть от удушья.
Она запустила пальцы в свои волнистые рыжие волосы и закрыла лицо руками.
Я чувствовала себя проклятой. Я чувствовала внутри тьму, скользкую и мерзкую, колючую и непроглядную. Это была смерть, наполнявшая мои лёгкие.
– Спасибо, что привела меня сюда, тут очень красиво.
Я сделала это. Я сказала ей. Она услышала, что хотела. И больше я не видела смысла сидеть здесь дальше. Я хотела уходить, но Рема, кажется, уходить не планировала. В её напряженном молчании чувствовалось, как роятся мысли в её голове. Всё ещё продолжая напряженно вглядываться в сумерки, она тихо, но очень серьезно, спросила:
– Что бы ты сделала… Если бы у тебя была жизнь перед смертью?
– Я не знаю. Какая разница.
– Мне правда важно это знать. Прошу, Эмилия.
Я пожала плечами.
– Ничего обосенного, я бы вставала утром, делала пробежку по городу, готовила бы на завтрак кофе и тосты с яйцом и авокадо, читала книги, ходила в спорт-зал, посещала бы концерты в барах, музеи, картинные галереи… Просто веселилась бы. Вот и всё. А потом я бы легла и умерла. Потому что пора.
Рема сложила ладони у губ и отвернулась.
– Рема, – я положила руку ей на плечо, – Ты сделала всё, что могла. Хватит. Ни к чему это всё…
– Нет, – она замотала головой, – Нет. Есть кое-что… Сколько тебе осталось? Пара месяцев? Или меньше?…
Внутри неё что-то происходило. Наконец, она решилась, и сказала это снова, теперь более твёрдо.
– Есть ещё кое-что.
Рема посмотрела мне в глаза. Её зрачки расширились в темноте, и ярко-зелёная радужка стала едва заметной.
– Правда… это не совсем легально.
Я молчала, давая Реме собраться с духом.
– Я сейчас, – она оглянулась по сторонам и понизила голос, – я сейчас работаю кое над чем. Это что-то типа лекарства.
– Что-то типа? – переспросила я, и у неё на лице появилось то странное выражение, которое появлялось часто на семинарах, когда ей задавали вопросы, ответ на который был слишком сложный, чтобы описать его достаточно просто.
– Ну, что-то типа. Это проект, – она вновь оглянусь.
– Здесь кто-то есть? – заволновалась я.
– Кто знает, в прочем, скажу кратко. Есть человек, который, возможно, в силах тебе помочь. Да, я знаю, – она подняла ладонь, указывая не перебивать её, – неизлечима и всё такое. Но, знаешь, всякое бывает.
– Всякое бывает… – протянула я, – конечно, ведь я столько лет провела в Научно-Исследовательском Центре в Пустыне… и поэтому, мне это не нравится.
– Понимаю, мне в какой-то степени тоже, – грустно усмехнулась она. Затем выудила из своей сумки белую карточку с большими чёрными буквами RCD BB, и быстро написала на ней «Четверг 18:30 от Р. У.», а на обратной пустой стороне адрес, – вот, возьми. Если решишься, приходи. Он будет ждать тебя.
– Если решишься на что? Участвовать в очередном нелегальном эксперименте RCD над людьми?
– Ну да.
– Но ведь… Это большой риск для тебя – давать мне эту карту…
– Да, это так.
Я пристально смотрела на Рему, пытаясь разгадать, что у неё на уме на самом деле, но видела лишь тёмный силуэт. Ночная мгла окончательно опустилась на землю. Под ногами текла чёрно-синяя холодная лава узенькой речки, отделявшей Сан-Мирэль от окраины Рейнбурга, граничащей с территорией Центра в Пустыне. Этот парк потому и был заброшенным, хоть и находился, формально, уже в Сан-Мирэль. Эта небольшая граница города умерла – засохла, зачахла, как и всё, что прикасается к этой пустыне…
– Знаешь, – я нарушила тишину, – ты права. Ведь мне нечего терять. А вдруг, в конце концов, получится?..
Рему мои слова ничуть не удивили.
– Вот и я так подумала, – грустно подытожила она.
Мы ещё совсем немного посидели, а потом она начала вставать:
– Давай пойдём, уже совсем стемнело, мне как-то не по себе. Ты слышала по новостям про нападения в Северо-Западном районе?
Я тоже стала подниматься.
Пару дней назад в новостях появилось сообщение о двух нападениях вампиров на людей. Это был первый случай за последние лет семьдесят или восемьдесят. За это время успели вырасти и состариться люди, которые убеждены, что вампиров не существует. Когда я была маленькой, по телевизору ещё обсуждали вампиров. Может быть, ты тоже успел увидеть какую-нибудь из тех передач, таких бессмысленных и беспощадных, когда сидят два человека, один верит в Бога, но не верит в вампиров, а другой – наоборот, в Бога не верит, зато вампиры, очевидно, существуют. Вот поди и разберись, чья позиция абсурднее. Отец говорил, что вампиров не существует, мол, их придумали те, кому было лень честно вести расследования преступлений. А мать говорила, что не существует Бога. И их высказывания тоже принимали форму спора, хотя оба говорили вещи, не противоречащие друг другу, поскольку говорили они совершенно о разном. На фоне кухонного спора продолжался спор телевизионный: «В мире, где есть Бог, нет места существам, живущим вечно без суда и следствия» – в этот момент отец вскидывал руки и говорил: «Истинно так!», а мать, шутя, добавляла: «Всех на кол!», и мы смеялись. Серьёзным оставался лишь мужчина в телевизоре, тот самый третий лишний, следивший за тем, чтобы оппоненты не загрызли друг друга. Ну и, возможно, я, потому что была ещё маленькой, и передо мной стояла непростая задача – составить на этот счет собственное мнение. Мне казалось, что, раз об этом говорят по телевизору, это может быть как-то выгодно власти. Вопрос, в итоге, решился как-то сам собой, как это и происходит обычно, ведь мы едва ли замечаем на себе влияние родительского мнения. Эти передачи быстро себя исчерпали – кто-то считает, что вампиры есть, кто-то считает, что это всё обман, чтобы набрать классы. Решай сам для себя. Да и какая разница, умрёшь ты от рук (клыков? когтей?) убийцы-вампира или от рук убийцы-человека, если в итоге ты всё равно умрёшь.