Корабль идет дальше
Шрифт:
Палубная команда, за исключением боцмана, состояла из мальчишек лет по семнадцати-восемнадцати, набора военного времени, когда их брали на суда вместо настоящих матросов, которых не хватало.
— Три за одного, — смеялся боцман, разводя их по работам.
Это были веселые мальчишки, хохотуны, они почему-то всегда веселились, в строю стояли плохо, все время хихикали и шлепали друг друга по затылкам. Ну совсем как в пятом классе школы! И требовалось неуклонное наблюдение за «матросами», чтобы они не попрятались в закоулках огромного судна. Но в общем-то, когда приходилось трудно, мальчишки становились настоящими тружениками и работали не считая часов. Я до сих пор помню некоторые
А вот капитан мне не понравился. Он и в Вюльцбурге не отличался многословием, а тут совсем стал молчаливым. Где бы и поговорить, как не в море, вспомнить проклятый замок, порадоваться настоящему, а Михаил Иванович поднимется на мостик и ходит взад-вперед. Я на мостике, он на мостике. Ходит и >ничего не говорит. Или напевает что-нибудь под нос. Странно как-то, правда! Меня начало это раздражать. Ну, недоволен чем-нибудь — скажи. А то надуется и ходит. Сначала я терпел, тоже молчал, но скоро не выдержал и >прямо спросил капитана:
— Михаил Иванович, я вижу, что вы чем-то недовольны. Мне кажется, я все делаю, что нужно и как нужно. Если нет, то вы лучше скажите… — обиженно закончил я.
Капитан посмотрел на меня такими удивленными глазами, так смутился, что я не рад был, что затеял этот разговор. Потом он взял меня под руку и >сказал:
— Вы уж простите, пожалуйста. Такая у меня скверная привычка — ходить и думать. Дома хожу — жена сердится, на судне — вы. Не обращайте внимания. К вам никаких претензий. Вы делаете все хорошо.
Я принял его совет, и все стало на свои места.
Моряком Михаил Иванович оказался отличным. Он управлялся с нашим большим судном с поразительной легкостью, в самых сложных условиях. Капитан любил астрономию, и я постоянно видел его с секстаном в руках. Может быть, в тех районах, где мы шли, астрономические определения не требовались, но мне кажется, что настоящий капитан никогда не упустит случая взять высоту светила. Богданова интересовали мельчайшие подробности судовой жизни. Каждый вечер Михаил Иванович внимательно выслушивал мои планы на следующий день и задавал десятки вопросов. Собираются ли красить подволок? В какой цвет? Выпустили ли стенгазету? Какое завтра будет меню? Не забыли ли, что у четвертого механика Киселева через три дня день рождения? Удалось ли стармеху отремонтировать пожарный насос?..
Помню, как мы шли в Средиземном море. Стояла удивительная, тихая, звездная ночь. Михаил Иванович подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал:
— Счастливые мы с вами люди. Видим такую красоту, плаваем на таком прекрасном судне. Утром встанет солнце, засинеет море, рыба начнет играть под штевнем… Чего еще надо в жизни? Мне — ничего. А ведь все могло быть иначе…
Сказал, замолчал и принялся мерять шагами мостик.
Как-то вечером, когда мы уже стояли в Карлсхамне, Михаил Иванович устроил у себя в каюте «прием». Он пригласил всю старшую администрацию. Вот тут он совсем переменился. Шутил, смеялся, острил. Оказался радушным и приветливым хозяином. Решали серьезный производственный вопрос. Как умело капитан успокаивал разгоревшиеся страсти, укрощал вспыльчивого «деда»! Это необычное производственное совещание комсостава закончилось и перешло в дружескую беседу. На прощание Михаил Иванович сказал помполиту:
— Следующий вопрос будем решать у вас. Посмотрим, как вы умеете варить кофе.
Скоро эти «кофейные вечера» в каютах у старшего комсостава вошли в традицию. Мы собирались у кого-нибудь из нас и за чашкой кофе обсуждали судовые дела. Спиртное никогда не подавалось. Пили кофе, заедали сдобными сухарями. Капитан не терпел пьяниц. Но какой удивительный эффект давали эти собрания! Они сплотили комсостав, люди лучше узнали друг друга, пропала излишняя официальность.
Вероятно, капитан придерживался такой же точки зрения, что и Михаил Петрович Панфилов, считавший, что помощникам надо давать самостоятельность, доверять им, тогда они захотят и будут работать творчески. Конечно, капитан должен знать, на что они способны. Такое отношение к нам дало блестящие результаты. Мы лезли из кожи вон, чтобы делать все отлично и решать вопросы самостоятельно. Штурмана постановили: работать «всем за одного — одному за всех». Это означало, что когда на судне не было меня, то многие обязанности старпома мог квалифицированно выполнить второй, а если отсутствовал он, то за груз можно было не беспокоиться — все сделают третий или четвертый помощник. Такая система исключала формальное отношение к службе. «Это, мол, дело старшего, а это знает только второй, а это третий». Мы все должны были хорошо разбираться в работе каждого и гордились тем, что можем не тревожить капитана по пустякам. А у меня прямо портилось настроение, если кто-нибудь требовал капитана, не довольствуясь нашими действиями или разъяснениями. Как это так, старший помощник, правая рука капитана и >не может чего-то решить на судне! Личная обида! Вообще, мы высоко ставили свой экипаж, судно и заведенные на нем порядки.
«Аскольд» принимал репарационные грузы. Сдавали их нам английские военные власти. Гамбург входил в английскую зону оккупации. Когда погрузка трюмов подходила к концу, на судне появился английский полковник. Щегольски одетый в военную форму, с седыми усиками, он выглядел очень картинно.
— Я хотел бы видеть капитана, — сказал офицер встретившему его второму помощнику.
— По какому вопросу?
— Палубный груз.
— Пожалуйста, что вы хотели? Я грузовой помощник.
— Я же сказал, что хочу видеть капитана, — высокомерно бросил полковник, отстраняя штурмана рукой.
— Одну минутку. Капитан отдыхает, — обиженно проговорил второй помощник и дал один продолжительный звонок. Это значило: «Старпома на палубу». Я вышел, поздоровался. Полковник брюзгливо повторил свою просьбу.
— Хочу видеть капитана.
Я заявил ему, что уполномочен решать все судовые вопросы и только в том случае, если он останется неудовлетворенным, потревожу капитана.
— Прошу ко мне в каюту, — пригласил я, пропуская военного вперед.
Тот с видимым неудовольствием последовал моему приглашению.
Когда мы уселись в кресла, я позвонил буфетчице три раза. Это был условный сигнал. Она знала, что надлежит делать. Через несколько минут в каюте появилась наша Зина в хрустящем накрахмаленном переднике и кружевной наколке с подносом в руках. На подносе стояли закуски и замороженная в холодильнике водка.
— О! — оживился полковник и подмигнул мне. — Хорошенькая девушка, а?
— У нас все такие. Прошу вас, — улыбнулся я, наливая его рюмку. — Help yourself, please [23] .
Англичанин с удовольствием пил водку, закусывал белыми маринованными грибами, копченой рыбой, а в промежутках излагал свое дело. Оно было несложным. Полковник хотел знать, сколько тяжеловесных длинномеров мы сможем принять на палубу. Список с их размерами и весом он положил передо мной. Я вызвал второго помощника, объяснил ему, что хочет грузоотправитель.
23
Угощайтесь, пожалуйста (англ.).