Корабль идет дальше
Шрифт:
Парень вошел, поискал глазами место в задних рядах и, не найдя его, плюхнулся на третий свободный стул за нашим столом.
«Береговой. И нахальный. Даже разрешения не спросил», — сердито подумал я, найдя в таком поведении неуважение к настоящим морякам и умаление их достоинства. Но, видимо, парню было наплевать на мой надутый вид. Он вытащил из портфеля хиленькую тетрадочку, бросил ее на стол и протянул мне руку:
— Будем знакомы. Мартынцев Евгений, — и он так стиснул мне ладонь, что я чуть не заорал. Степанида даже подул на пальцы после того, как новичок представился и ему.
— Ты где раньше плавал? —
— Нигде не плавал, — весело и без всякого огорчения ответил Мартынцев. — А что такое?
— Как же ты тогда на вечерний попал? — в один голос спросили мы со Степанидой. — Сюда только моряков берут со стажем.
— А вот так и попал. По блату. Работал шофером в Сочи, познакомился там с одним совторгфлотцем, он меня и устроил. Подумаешь, не все ли равно, где учиться — на дневном или на вечернем?
— Как ты вообще-то будешь учиться, когда не можешь отличить корму от носа, — презрительно фыркнул я. — Никогда в море не был.
— Да ладно тебе, не запугивай. Ну, чего тут особенного? На первом курсе у вас в основном общеобразовательные идут, за второй курс по специальным предметам я экзамены сдавал, все лето готовился, а на третьем сам буду учиться. Вот и все. Подумаешь!
Этот Женька не «ложился в дрейф», хотя и носил галифе.
— Ладно, мы тебя на буксир возьмем, если будешь отставать, — сказал Степанида. — Не боги горшки обжигают.
— Поможете? — обрадовался Мартынцев. — Я в долгу не останусь, марсофлоты.
Марсофлоты! Какая фамильярность! Кто бы сказал другой, а тут какое — то «галифе», не нюхавшее моря.
— Ты зачем в Мореходку пошел, марсофлот? Шел бы в Автодорожный, — насмешливо сказал я.
— А ты зачем пошел? — наскочил на меня Мартынцев. — Что — тебе одному только можно?
— Это моя профессия, — с гордостью ответил я.
— Ну, будет и моей профессией. Или, может, ты возражаешь?
— Да хватит вам заедаться, ребята, — повернулся нам Степанида. — Тихо!
В класс входил преподаватель навигации Иван Алексеевич Хабалов.
Через несколько дней Степанида, Мартынцев и я представляли собой дружную компанию «не разлей водой». Мы были очень разными людьми, но сблизила нас общность интересов. Все любили море, хотели стать хорошими моряками, получали маленькую стипендию и потому жили трудно, так как уже были женатыми. Нам необходимо было работать.
Женька служил каким-то маленьким начальником в хозяйственном отделе Академии наук. Вскоре он устроил туда диспетчером гаража Степаниду. А я нашел себе место во Внешторгтрансе в порту и работал в ночную смену инспектором по погрузке судов.
Тогда о полном обеспечении учеников, как это делается сейчас — учат, кормят, одевают, — думать не приходилось. У страны еще не хватало на это средств.
Вот так и жили. Мы со Степанидой ночью работали, днем спали, а вечером учились. Женька прямо со службы ехал в Мореходку. Доставалось нам здорово, но желание поскорее встать на мостик было таким сильным, что мы старались не замечать трудностей нашего бытия.
Самым солидным из нас был Степанида. Он никогда не совершал необдуманных поступков, отличался выдержкой, спокойствием, доброжелательностью. Да же в жарких спорах он не повышал голоса и уничтожал
Женька учился хуже, чем я и Степанида. Все-таки сказывалось отсутствие практики. Потом он много пропускал. У него всегда находились какие-то важные, неотложные дела. Женька любил вечерком расчертить «пульку», и это отвлекало его от занятий. У Мартына была куча всяких родственников, к которым он регулярно ходил обедать. То к одним, то к другим. По очереди. К морскому делу он относился спокойно. Профессия как профессия. Не хуже и не лучше других. Интересно, конечно, но считать только моряков людьми— это уж слишком! Так будете смотреть — останетесь узкими, необразованными профессионалами. Надо найти время и для театра, и для «пульки», и для художественной литературы. Такой была его точка зрения. Тогда она нам не подходила. И если возникал спор о профессиях, мы со Степанидой яростно набрасывались на Женьку:
— Зачем пошел в Мореходку? Не хочешь быть хорошим моряком? Не любишь моря? Оно не терпит гастролеров…
На что Женька, улыбаясь до ушей, обычно отвечал:
— Заныли, марсофлоты! Я вам раз и навсегда сказал: штурманом буду, море уважаю, работа морская хорошая, но быть, как вы, в шорах и ничего не видеть вокруг не желаю. Все. И отстаньте от меня, не то… — Женька вскакивал со стула и, пользуясь своим огромным ростом и силой, хватал нас со Степанидой за шкирку, пытаясь столкнуть лбами. Начиналась возня. Мы с Юркой тоже были не слабенькими ребятами.
— Ну, хватит! — наконец говорил Степанида. — Садитесь заниматься. Завтра контрольная.
Несмотря на Женькины «еретические» взгляды, мы искренне любили его. Был он отзывчивым, добрым, всегда готовым помочь и неунывающим веселым парнем. Жил Женька на Малой Московской улице, и мы часто собирались там для занятий. Правда, занимались мы и у Степаниды, и у меня, и жены угощали нас всегда одним и тем же блюдом: кислой капустой с отварной картошкой, обильно политой подсолнечным маслом. Другого ничего не было, но каким вкусным это казалось!
Наш класс был дружным и спаянным, настоящим «морским» классом. Володя Александровский всегда ставил его в пример, когда сравнивал с такими же параллельными. Успеваемость мы имели самую высокую.
Трудно давался нам английский язык. Ученики должны были только уметь читать лоции и карты, разбирать тексты коносаментов и договоров на перевозку грузов. А мы хотели говорить.
Среди своих знакомых я нашел двух милых студентов, мужа и жену Потаповых. Оба учились на филологическом факультете университета, на английском отделении, и согласились за мизерную плату два раза в неделю давать нам уроки разговорного языка. Мы создали группу. В нее вошли: Степанида, Юрка Мартынов, Кобцев и я. Женька отказался. У него не хватало времени.