Корабль Иштар
Шрифт:
Кентон нетерпеливо отодвинул стул. Он знал, что весь час тянул время, разрываясь между горящим желанием вернуться в комнату, где находился корабль, и страхом, что когда он туда вернется, все его приключение окажется иллюзией, сном; Что маленькие фигуры на самом деле не двигались, что они на тех же местах, где и были, когда он впервые увидел корабль, что это всего лишь игрушки – ничего больше. Больше оттягивать он не будет.
– Больше обо мне сегодня не беспокойтесь, Джевинс, – сказал он дворецкому. – У меня важная работа. Если будут звонить, говорите, что меня нет. Я закроюсь, и тревожить меня
Старик слуга, полученный Кентоном в наследство от отца, улыбнулся.
– Хорошо, мистер Джон, – сказал он. – Я не позволю никому беспокоить вас.
Путь в комнату с кораблем пролегал через другую, где Кентон держал предметы, приобретенные им в разных отдаленных концах земли. Проходя, он заметил яркое голубое свечение о остановился, как будто его задержали. Свечение исходило от рукояти меча в одном из шкафов – любопытного оружия, купленного им у одного кочевника в Аравийской пустыне. Меч висел на старинном плаще, в который он был завернут, когда вороватый араб проскользнул в его палатку. Бесчисленные столетия обесцветили лазурь плаща, на чьей ткани извивались большие серебряные змеи, кабалистически переплетенные.
Кентон достал меч. Серебряные змеи, двойники тех, что изображались на плаще, вились вокруг рукояти. От рукояти отходил бронзовый стержень, восьми дюймов длиной и трех толщиной, круглый, как посох. Стержень расширялся и распластывался в лезвие в форме листа в два фута длиной и в шесть дюймов шириной в середине. В рукоять был посажен большой туманно-синий камень.
Камень больше не был туманным. Он стал полупрозрачным и светился, как огромный сапфир.
Повинуясь полуоформленной мысли, связавшей эту новую загадку и сиянием корабля-игрушки, Кентон снял плащ и набросил его себе на плечи. Держа в руке меч, он открыл дверь и закрыл ее за собой на ключ; подошел к завешенному кораблю; снял с него покрывало.
Чувствуя, как сильнее забилось сердце, Кентон отпрянул.
На корабле виднелись лишь две фигуры: барабанщик, сидевший на корточках на черной палубе, положив голову на руки, а на белой палубе девушка, склонившаяся на перила и смотревшая в гребную яму.
Кентон выключил электричество и стоял в ожидании.
Ползли минута за минутой. Отсветы огней Пятой авеню проникали сквозь занавеси и отсвечивали в корабле. Приглушенно, но отчетливо доносились звуки уличного движения, по временам гудки автомобилей – знакомый голос Нью-Йорка.
Что за ореол окутал корабль? И куда делись звуки с улицы?
Комната наполнялась тишиной, как сосуд наполняется водой.
Но вот тишину нарушил звук – звук волн, томный, ласкающий. Звуки гладили, такие усыпляющие, прижимали веки. С огромными усилиями он удержал глаза открытыми.
На него наплывал круглый серебряный туман. В тумане плыл корабль, весла его неподвижны, парус наполнен наполовину. Волны завивались у заостренного носа, светло-бирюзовые с кружевами пены.
Половина комнаты потерялась в волнах приближающегося моря… та часть, в которой он стоял находилась на много футов выше волн… они так далеко внизу, что палуба корабля на уровне его ног.
Корабль приближался. Кентон удивился, почему не слышит свиста ветра, грома ураганов, ни звука, кроме слабого шепота увенчанных пеной
Отступая, Кентон уперся спиной в противоположную стену. Перед ним плыл туманный мир, и на его груди – корабль.
Кентон прыгнул, нацеливаясь на палубу.
Вокруг него теперь ревел ветер, ветры выли и кричали – он их слышал, но совсем не чувствовал. И неожиданно все стихло.
Ноги Кентона коснулись твердой поверхности.
Он стоял на белой палубе, лицом к розовой каюте, чьи маленькие цветущие деревья были полны воркующими голубями с алыми клювами и зелеными лапами. Между ним и дверью каюты стояла девушка, мягкие карие глаза полны удивлением и тем же недоверием, которое он видел в глазах Шарейн, когда та впервые увидела его у изумрудной мачты.
– Ты повелитель Набу, что явился из воздуха, в его плаще мудрости, на котором вьются его змеи? – прошептала девушка. Но этого не может быть – Набу очень стар а ты молод. Ты его посланец?
Она опустилась на колени, сложила руки, ладонями наружу, над лбом. Потом вскочила и побежала к закрытой двери каюты.
– Кадишту! – она кулаком ударила по двери. – Святая, вестник от Набу!
Дверь каюты распахнулась. На пороге стояла женщина – Шарейн. Взгляд ее упал на Кентона, потом – на черную палубу. Он тоже посмотрел туда. Там на корточках сидел барабанщик; казалось, он спит.
– Карауль, Саталу! – сказала Шарейн девушке.
Она схватила Кентона за руку и втащила его в дверь. Там были еще две девушки. Они уставились на Кентона. Шарейн вытолкнула их.
– Наружу! – прошептала она. – Наружу и помогите Саталу.
Они выскользнули из каюты. Шарейн подбежала к другой, внутренней, двери, ведущей во вторую часть каюты, и закрыла ее на затвор.
Потом повернулась и медленно подошла к Кентону. Протянула к нему тонкие пальцы, коснулась ими его глаз, рта, сердца – как будто хотела убедиться, что он реален.
Взяла его руки в свои, прижалась к ним лбом, волны ее волос окутали его. Волосы ее – серебряная сеть, в которую устремилось его сердце.
Она подняла голову, посмотрела на него.
– Что повелитель Набу хочет сказать мне? – голос ее поразил Кентона опасной мягкостью. – Каковы его слова ко мне, посыльный? Я готова слушать – в своей мудрости повелитель Набу прислал посыльного, которого легко… слушать.
В голосе ее звучало легкое кокетство, в обращенных к нему туманных глазах – озорство.
Потрясенный близостью к ней, в поисках прочной почвы, Кентон пытался найти слова ответа. Стараясь выиграть время, он осмотрелся. В дальнем конце каюты алтарь. Он вышит блестящими жемчужинами, перламутровыми и бледными лунными камнями, застывшим молочным хрусталем. Перед алтарем семь хрустальных бассейнов, из них поднимается неподвижное серебряное пламя. За алтарем альков, но свет семи огней скрывает его содержимое. У Кентона появилось смутное ощущение, что в алтаре кто-то скрывается.
В дальнем конце каюты низкий широкий диван слоновой кости, выложенный молочным хрусталем и украшенный золотыми арабесками. Серебряные шпалеры покрывают стены, многоцветные, вышитые цветами. Мягкие глубокие серебряные ковры покрывают пол каюты, на коврах – груды подушек. Сзади и слева открыты два широких низких окна, сквозь них струится серебряный свет.