Корабль призраков
Шрифт:
– Витиевато выражаетесь, дражайший Альберт Бенедиктович. – Нейрохирург даже подмигнул своему неожиданному ненавистнику. – На этом и сделали карьеру в коллегии адвокатов, признавайтесь?
– Не ваше дело!
– Еще коньяку, господин адвокат? – Антон все-таки был прирожденным дипломатом.
– Черт с вами, плесните. – Альберт Бенедиктович дал задний ход: ссориться, имея труп на борту и гору оружия в опечатанном арсенале, он, видимо, не хотел.
– Послушайте, Антон, – губернатор, все это время стоявший у глобуса, с силой закрутил его, – бросайте вы свою клинику и переезжайте ко мне в губернию.
– В долларовом эквиваленте?
– Зачем же в эквиваленте. В долларах, голубчик, в долларах.
– Пока воздержусь, Николай Иванович. Мне нравится моя работа.
– Ну, как знаете. А губерния у меня замечательная. Леса, озера, монастыри… Вечный покой.
– Вот именно. Вечный покой, – ревниво вклинился адвокат. – Не стоит забывать о том, что произошло на борту.
– Никто не забывает, – все последнее время Антон активно налегал на коньяк, но это никак не отразилось на его способности соображать. – Вот что, капитан. Вызывайте вертолет, а все остальное решим после завтрака.
– Я уже вызвал вертолет, – спокойно сказал капитан. – Они подтвердили получение сообщения и будут на борту к вечеру. Или ночью.
В бильярдной повисла тишина. Вот оно что! Пока все лениво препирались, простраивали возможные варианты поведения пассажиров и экипажа, капитан наглядно доказал, что он сам вполне способен контролировать ситуацию, иначе и быть не должно. Кто бы ни были пассажиры, какой бы реальной властью и реальными деньгами они ни обладали, – главным на судне все равно остается капитан.
– Послушайте, а почему только к вечеру? – Альберт Бенедиктович протер лысину платком и досадливо поморщился.
– Горючка. Все дело в топливе, сами понимаете.
– А если они не достанут это топливо?! Придется нам с покойничком все две недели куковать?
– Вертолет будет сегодня вечером. Извините, товарищи, позвольте вас покинуть. Служба.
Ни на кого не глядя, капитан вышел из бильярдной. Следом за ним отправился второй механик Суздалев. Через полчаса ему нужно было заступать на вахту.
А спустя некоторое время разошлись и все остальные. Каждый из мужчин посчитал своим долгом приложиться к моей руке сейчас я была единственной женщиной в зоне их видимости, – тон и здесь задал душка-нейрохирург Антон Вячеславович.
Его губы были мягкими и прохладными.
Губы адвоката – чересчур мокрыми.
Вадик ритуальный поцелуй проигнорировал. Много чести будет, дамочка. И так с вечера до утра толкаемая на одном, довольно ограниченном, пространстве.
Последним к моей руке приложился губернатор Николай Иванович Распопов. Он сделал это с истинным блеском светского льва, поднаторевшего на приемах иностранных делегаций в здании областного краеведческого музея. Николай Иванович осторожно взял мои пальцы в свои и нагнул голову Что-то в этом прикосновении удивило меня. И только спустя минуту я поняла – что именно. И удивилась, почему я не заметила этого раньше.
У губернатора не было двух пальцев на правой руке: большого и указательного.
…У субтильного на вид Вадика оказались железные нервы: он сладко похрапывал в своей койке. Я же ворочалась без сна, тоскливо ожидая приглашения на завтрак. Если верить будильнику, который Вадик привез из Москвы и торжественно водрузил на столик рядом с неувядающими орхидеями, оно поступит только через час. И этот час я проведу в тревожных мыслях, предоставленная сама себе. Страх, ненадолго оставивший меня в бильярдной, снова дал о себе знать: он устроился на груди и теперь сжимал ее мягкими и совсем неагрессивными лапами. Его не отгонял даже дым обожаемого мной “Житана Блондз” – за последний час я выкурила целую пачку, хотя перед самым круизом, стоя у зеркала, дала себе клятву ограничиться в курении…
Доводы, приведенные импровизированной, наскоро сколоченной следственной комиссией, теперь казались мне смешными. Несчастный случай, – надо же быть такими слепыми, надо же так не хотеть видеть дальше своего носа! Опытный моряк свалился в шахту машинного отделения только потому, что вусмерть напился и спутал двери. Как вообще можно было спутать двери – ведь дверь каюты и дверь, ведущая в шахту, – это две большие разницы!
От этой простой мысли я даже села. И принялась тереть кончиками пальцев похолодевшие виски.
Все пассажирские каюты на корабле закрываются. Да и каюты экипажа тоже. Это общепринятая практика. Я сама видела, как из кармана мертвого старпома извлекли ключи. Странно, что даже искушенный в юриспруденции Альберт Бенедиктович не заикнулся о том, чтобы провести хотя бы один, предварительный, допрос возможных свидетелей. Потенциальных свидетелей, которые могли пролить свет на последние часы жизни старпома.
Кто и когда последним видел Митько? Старпом был пьян, а ведь это не приветствуется в экипаже. Иногда во время рейса даже устанавливается сухой закон. Конечно, на вполне пассажирском “Эскалибуре” к таким драконовским мерам не прибегали, но все-таки…
И что значит – старпом был пьян в стельку. Насколько он был пьян? Что, кроме специальных приборов, может определить наличие алкоголя в крови? И не просто алкоголя, а большого количества алкоголя. Услужливая память мгновенно подсказала мне, что экипаж “Эскалибура” сокращен больше чем на две трети, следовательно, график корабельных вахт максимально уплотнен. Вместо обычных четырех люди сменяют друг друга через каждые шесть, а то и восемь часов. Обычно старший помощник принимает вахту в восемь утра, а заканчивает в двенадцать. Страшно напиться, зная, что в скором времени тебе заступать на вахту в рубке, на капитанском мостике, – верх безответственности. И почти должностное преступление.
Старпом, насколько я могла судить, вовсе не был безответственным человеком.
Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Если бы… Если бы я не оказалась случайной свидетельницей разговора на палубе, я бы с радостью ухватилась за утвержденную в рабочем порядке версию несчастного случая. Напился, заблудился, рухнул вниз – и взятки гладки. Тяжелый осадок, неприятные ощущения, мистические параллели, глухое сосание под ложечкой, – но не более того. В конце концов, можно погибнуть и от свалившейся на голову сосульки, все под богом ходим Несчастный случай есть несчастный случай, не в президентскую же администрацию обращаться по этому поводу, не в небесную канцелярию жаловаться в конце концов…