Корабль Тесея
Шрифт:
– А как же стремление к женщине? – вспомнил я о Мелиссе и о том, как я нарезал круги по Питеру в поисках ее. Да и Алистер привел меня к дому жены.
– Женщина и вообще любой другой человек – наше зеркало. Зеркало заднего вида на машине, в которое мы смотримся иногда по дороге к цели, – подтвердил он мои догадки, и я подумал, что, с другой стороны, все только начинается. И мы еще можем сделать и четвертый круг, и пятый.
– Где ты живешь? – Мне очень не хотелось расставаться с Алистером. – Давай я тебя провожу.
– Сейчас я живу на кладбище, – подмигнул он, – присмотрел там себе одно
– На каком кладбище? На Ваське? – подумал я про свои любимые лютеранские усыпальницы.
– Нет, на Волковском. Так что, если пожелаешь как-нибудь отдохнуть от суеты, заходи в гости. Я тебе такую экскурсию устрою, что домой не захочешь.
– А я здесь недалеко, в центре обитаю. Давай заглянем ко мне, на кофе. Можешь даже пожить у меня, если вдруг вздумается.
– Нет, спасибо! – отмахнулся он. – Не хочу привыкать к комфорту. Я уже привык к кладбищу, где мне предстоит провести большую часть своего существования, а главное в нашем деле – привычка.
И Алистер пошел к себе качающейся, будто трассирующей, походкой. В сумерках его темная фигура, среди горящих ламп на встречных пучках соцветий фонарей, казалось, разрывала пространство.
– Еще увидимся, – махнул он на прощанье, меняя, казалось, этим жестом реальность и сокрушая, будто мечом, невидимых врагов.
– Само собой, – кивнул я, чувствуя, что все еще только начинается… Что Алистер еще не раз придет ко мне в гости и научит меня своей китайской азбуке и арабской абракадабре.
Глава 5
Балерун кордебалета
В следующий раз – по-другому и быть не могло – мы встретились совершенно случайно. Толкаемые, движимые навстречу весенними потоками под козырьком туч, у частокола дождя. Я пристроился в одной подворотне, чтобы, как бы это помягче сказать, сбить пыль с фундамента очередного шедевра архитектуры, и тут какая-то сила, сияние небес, когда все вокруг на секунду проясняется, и металлические крыши, и плафоны фонарей озаряются солнцем, заставила меня поднять голову, и я увидел проезжающий мимо сверкающий параллелепипед троллейбуса, слиток червонного золота, будто он и не троллейбус вовсе, а фараонова ладья или колесница, запряженная лошадьми с золотыми поводьями. И там, за стеклами ладьи Осириса, девушка, которая, приплюснув лоб к стеклу, с жалостью смотрела на меня.
Я сразу узнал это лицо с высокими скулами и эти глаза. Хотя, возможно, она смотрела и мимо меня на камни. Не на разрушающегося человека, а на разрушающийся город. Не важно, главное, что этот взгляд, от которого таяли айсберги и меркло солнце, я не мог перепутать ни с каким другим.
Наспех застегнув ширинку, я побежал. Мы двигались какое-то время параллельно с крутящим колеса параллелепипедом, и периодически то я смотрел на девушку, то она на меня. Троллейбус придерживали и заторы, и светофоры своими красными флажками. Меня придерживал стыд от того, что девушка видела, как я отливаю прямо на мостовую, а может, по моим конвульсивным движениям, по довольному лицу она бог знает что вообразила. Может быть, даже решила, что я дрочу в этой подворотне? Что я вуайерист, который подглядывает за тем, как
Черт знает что она могла подумать. Во мне боролись стыд и страх вновь упустить ее. Настоящая внутренняя драма. Троллейбус ускорился, и мне нужно было успеть заскочить внутрь на следующей остановке.
Наверное, со стороны это выглядело комично. Еще минуту назад мочившийся человек бежит за троллейбусом, перепрыгивая ручьи и лужи, как клоун в больших башмаках, он вскакивает на подножку, садится напротив девушки, которая видела его только со спины и в профиль, а сейчас он показывает себя целиком, анфас, и не скрывает красного с перепоя носа и выразительные синяки под глазами.
Но самое ужасное меня ожидало впереди. Когда я, заскочив в троллейбус, плюхнулся напротив своей избранницы, когда я отдышался, пришел в себя и уже собирался произнести фразу, придуманную на бегу, что-то типа «я знал, что обязательно встречу тебя еще раз в этом городе», когда я только открыл рот, то понял: моя спутница не одна.
С ней рядом сидел здоровый мужик, лысый, с накачанными бицепсами, в татуировках, у которого на блестящем и влажном лбу было написано: «Я ждал тебя, урод. Я знал, что найдется наглец, который покусится на мое сокровище. Но я раздавлю всякого, кто только посмеет взглянуть на мою красавицу с вожделением!»
И девушка, та, что сводила меня с ума одним взглядом, вдруг взяла этого парня под руку и, закрыв глаза, склонила голову к нему на плечо. Как сказал один поэт, «повернись ко мне в профиль. В профиль черты лица обыкновенно отчетливее, устойчивее овала с его блядовитыми свойствами колеса…».
А еще я понял, что М, я еще не знал ее имени, интуитивно от меня защищается. От моих еще не сказанных слов и от моих неказистых манер. А может, от моего алчущего взгляда и моего навязчивого преследования.
Да, она ищет защиты у своего мужчины. Может быть, это даже не ее муж и не ее брат, а ее сутенер. Еще унизительнее для меня, если это сутенер, вполне приличный и симпатичный, в костюме, в дорогой обуви. С таким хоть на край света. А напротив я – грязные руки, растрепанные волосы, разъехавшаяся молния ширинки, это я заметил только сейчас, опустив взгляд, мокрые джинсы…
Увидев меня неприглядным и растерянным, она к тому же наверняка вспомнила, что это я минуту назад мочился на стену дома, в котором проходил первый бал Наташи Ростовой или маскарад Лермонтова, или еще какой-нибудь дом из высокой культуры и литературы, с подсвечниками, лепниной на потолках и натертым до блеска паркетным полом, на который ступать-то без бахил страшно, а тут…
Это было унижение, какого я давно не испытывал. Меня постигло сильное разочарование.
И тогда я отвернулся. Да, я отвернулся, лучшего слова не подыскать. И стал смотреть на прекрасный город, который, сев на корточки и задрав подол, из всех прорех и щелей поливало огромное серое небо.
Я спохватился только в тот момент, когда они вышли на остановке, а троллейбус поехал дальше. Но, к счастью, напротив Думы над головой пассажиров раздался треск, водитель открыл переднюю дверь и отправился водружать на место съехавшие с проводов пантографы.