Корабли Мериора

Вурц Дженни

Когда приступ ярости прошел и багрянец лица сменился бледностью, Медлир взял старика за руки и осторожно усадил на кровать.

— Ты хотя бы можешь рассказать, что здесь произошло?

Халирон вновь вскочил и начал расхаживать по комнате. Развязанные тесемки воротника при каждом шаге вздрагивали. Он то и дело прикладывал ладони к вискам, топорща волосы, потом, подойдя к единственному окошку, выходящему на грязный задний двор, ткнул пальцем вниз.

— Никогда не думал, что придется

играть для человека, который не перестает наносить мне оскорбления!

Видя горящие яростью глаза своего учителя, Медлир встал и загородил дверной проем.

— Нет, какова наглость! Представляешь, этот индюк еще будет указывать мне, как я должен одеться, чтобы потрафить его глупой и тщеславной жене!

Резко обернувшись, Халирон лягнул низкую койку. Облако пыли, поднявшееся из ее недр, заставило старика попятиться и несколько раз громко чихнуть. Как ни странно, после этого он утихомирился. Халирон оглядел свои узловатые руки, сжатые в кулаки, и вдруг захохотал.

— Дейлион милосердный! Ты можешь вообразить меня в розовых облегающих штанах? А в камзоле с бледно-зелеными буфами на плечах?

Медлир подавил улыбку.

— Мне не хватает воображения. А маску господин мэр тоже соизволил прислать?

— Конечно. Баранью голову. Ну, как тебе?

Халирон рухнул на койку, безжизненно разметав по одеялу руки и ноги. Непревзойденный менестрель Этеры был похож сейчас на выпотрошенную тряпичную куклу.

— Я, наверное, сойду с ума от радости, когда мы уберемся прочь из этого города.

Перемена темы не ослабила бдительности Медлира. Притиснув каблуком дверь, он спросил:

— Ты не сказал, какую одежду прислали для меня.

— И не скажу, — встрепенулся Халирон и с металлом в голосе добавил: — Хотя бы ты окажешься в стороне от этого бесстыдства.

— А вот здесь я с тобой не согласен.

Мягкий, шутливый тон, так раздражавший Дакара, исчез. У двери стоял не певец, а воин, готовый сражаться насмерть. Встряхнув правым рукавом, Медлир зубами ослабил туго завязанную манжету.

— Я пойду вместе с тобой. Не пытайся меня убедить, что я тебе не понадоблюсь.

Их глаза встретились. Халирон мысленно перенесся на шесть лет назад, вспомнив лесистую долину и слова клятвы, приносимой принцем. Старику пришлось идти на попятную: переупрямить потомка Торбанда было невозможно.

— Но если с тобой что-нибудь случится, не видать мне прощения ни по эту, ни по ту сторону могилы.

Лицо Медлира просветлело.

— Если ты беспокоишься только обо мне, тогда у нас еще есть надежда.

Джелот заливали последние лучи закатного солнца. На улицах пахло цветами и свежими березовыми ветками. Халирон давно оделся и теперь стоял у открытого окна, разминая суставы пальцев.

— Похоже, к нам опять незваный гость.

— Еще один посланец от мэра? — сердито спросил Медлир. — Неужели после всего этого у них хватит совести появляться здесь?

— А ты по-прежнему веришь, что в Джелоте живет хотя бы один совестливый человек?

Заслышав шаги на лестнице, Халирон направился к двери, распахнул ее и, опередив смешавшегося посланца, накинулся на него с вопросом:

— Где Дакар? Или это правда, что стражники схватили его на Плешивом рынке и куда-то уволокли?

Толстый лакей запыхался от подъема по крутым ступеням и теперь обливался потом, он даже расстегнул несколько пуговиц на ливрейном жилете. Вопрос высокого стройного старика в черном шелковом камзоле застиг его врасплох. Лакей попятился.

— Вы… вы говорите про пленника его светлости?

— Я говорю о человеке, за которого поручился своим словом чести.

Медлир подошел и встал рядом с учителем. Лакей откашлялся.

— Я ничего такого не знаю.

— Нет, ты прекрасно знаешь, где Дакар, — вмешался Медлир. — Хватит юлить.

К этому времени солнце уже село. Комнатенку освещала единственная свеча, и в ее тусклом пламени поблескивали топазы на одежде Халирона. На лбу посланца блестел пот. Толстяк сокрушенно всплеснул руками в кружевах.

— Но учтите, я тут ни при чем, — начал лакей и еще попятился, хотя никто не сделал ни шага в его сторону. — Вашего пророка заковали в цепи. Сейчас он в большом зале. Мой господин сказал, что его освободят только после того, как магистр Халирон исполнит свое обещание.

Снизу на третий этаж долетали звуки городской жизни. По булыжной мостовой проехала повозка. Звон колокольчиков на конской сбруе перекликался с беззаботным женским смехом. Где-то залаяла собака. Скрипнула дверь на задний двор: наверное, кухонный мальчишка пошел выливать помои. Жизнь текла своим чередом, и никому не было дела до тягостного, напряженного молчания, установившегося в убогой комнатенке наверху.

Халирон обернулся к ученику. Он был спокоен, и в словах его не таилось никакой злобы.

— Да простит меня Эт. Ты оказался прав. Чувствую, мне и впрямь понадобится твое присутствие.

Медлир промолчал. В своей сизой полотняной блузе он выглядел весьма скромно и мог бы сойти за слугу менестреля. Посверкивая серебряными галунами на рукавах рубахи, он наклонился и поправил пряжки башмаков. Затем осторожно снял чехол с лиранты. Интересно, знала ли история Этеры еще хотя бы одного такого же невежественного и ничтожного правителя, который усомнился в слове чести первого менестреля?