Корабли не разойдутся (В катакомбах времени)
Шрифт:
Санька смутился. Он просто не мог знать, что такое воздушный змей. Ведь он жил в корабле, где подобным игрушкам просто не нашлось бы места. Кирилл вдруг улыбнулся, и Санька понял, что они обязательно подружатся. Снова прискакал растрепанный Фома, отнял у Кирилла янтарь и предложил:
– Пошли в крепость.
– Надеешься, что Алешка даст тебе запустить змея?
– ехидно спросил Кирилл.
– Думаешь, он уже забыл, как ты вчера спланировал со стены?
– И змея сгубил, недотепа, - добавил Сергей.
– Лешка вчера весь вечер
– Я ему дам змея, - испуганно вскинулась Таня, отбросив одуванчики, которые собиралась вплести в венок.
– А чего?!
– возмутился Фома и добавил: - А летать здорово. Сами бы попробовали.
– Я тебе дам, - рассердилась Таня и попробовала огреть его венком.
– Ха, - Фома отскочил на безопасное расстояние.
– Ну, пойдем... Кушать хочется, аж в животе булькает... Маринка уже картошку спекла.
– Вот ты бы лучше помог ей, чем скакать по полю, - все еще сердито проворчала Таня.
– Хоть щас, - заявил Фома и поскакал по травам.
– Стой, куда!
– Таня двинулась было за ним, но махнула рукой и сказала: - Айда, парни.
– Фома ее брат, - пояснил Кирилл.
– Вот она и беспокоится...
Сергей сунул руки в карманы, глянул весело на всех и сказал:
– Пошли, Саня... Ребята в крепости уже ждут, наверное.
И они шумной компанией двинулись по полю, а потом устроили бесполезную охоту на Фому, оглашая бесконечное зеленое море криками и смехом... Солнечный день теплой рукой отодвинул прочь все беды и горести.
День пролетел незаметно, на развалины опустились сумерки. Санька успел познакомиться со всей ребячьей ватагой. Как оказалось, в замке были еще четверо ребят. Ехидный черт Алешка, бегавший по камням в расхлябанных кедах, в выцветшей майке с футбольным мячом на пузе и в многократно латанных шортах защитного цвета. Он знал развалины, как свои пять пальцев. "Десять лет, а серьезности ни на грош", - как заявила Алешкина сестра, одиннадцатилетняя Марина, одетая так же, как брат, и стриженная под мальчишку. Серьезный Вадик, мальчик с вечно ободранными коленями и поцарапанным носом. Его стриженные под ежик светлые волосы весело искрились на солнце. И уже под вечер к ребятам присоединился отдувающийся Михаил, притащивший к кострищу вязанку хвороста. Санька даже поежился, поймав на себе его пристальный изучающий взгляд, и понял, что этот кареглазый черноволосый мальчик с осунувшимся лицом и здоровенной гитарой за плечами - здесь главный...
Михаил утихомирил поднявшийся гвалт, поздоровался с Санькой, как будто тот всегда здесь был, распалил заново погасший костер, и все расселись по камням вокруг огня. Фома, не обращая внимания на протесты, закопал в угли несколько картофелин и довольно сказал:
– Рано, не рано, а она испечется и мы ее съедим.
Мишка водрузил себе на колени гитару, тронул пальцем струны и пропел:
Мама, ласковая мама,
Ждешь меня ты у окна,
А твой сын, родная мама,
Засиделся у огня...
На Саньку нахлынули недавние жуткие события, страх и мысли о папе. Даже глаза снова защипало. Он съежился и притих, глядя на новых друзей. Шумная ватага тоже притихла. Саня понял, что все они связаны одной большой бедой. Какой, Санька не знал потому, что не решился еще расспросить ребят, откуда они и что делают на развалинах замка. Но чужим Санька себя не ощущал. И тут бесшабашный, скакавший весь день Фома заплакал, ткнулся в бок сестре и притих. Таня молча погладила его по жестким волосам и прошептала в тишине:
– Маму вспомнил...
Санька неслышно встал и ушел в темноту - так сильно ему захотелось побыть одному. Сел на холодный камень, прижал к себе ноги и ткнулся в колени, роняя слезы и с трудом сдерживаясь, чтобы не закатить натуральный рев. К нему, шебурша гравием, подошел Кирилл, сел рядом и прижался плечом к плечу, накинув на Саню край куртки...
Так они и сидели молча, пока их не позвали к огню, где уже опять зазвенел голос Фомы и слышались недовольные реплики Тани. Санька поежился, торопливо утер слезы и благодарно сжал теплую ладонь Кирилла. Тот пожал в ответ Санькину руку, вздохнул и они вернулись к костру, так и не расцепив ладоней.
Они сели рядом друг с другом... Алешка зачем-то боднул головой Маринку, та в ответ перетянула его по спине веткой сухостойника, и развалины ожили от ребячьего гама. Когда костер почти догорел, они, ойкая и шипя, вытащили из углей по огромной картофелине и в торжественном молчании съели, дуя на обожженные пальцы. Потом стали упрашивать Барда, такое было прозвище у Мишки из-за гитары, с которой он не расставался, спеть. Он придвинулся к огню, обнял гитару, забренчал однообразный мотив и запел неожиданно чистым голосом:
В траве высокой, на полях
Раскинул крылья город,
Весь в ярких праздничных огнях
И с рыжим петькой на заборе.
И слышен смех, и слышны песни там.
Ребячий мир, как сказки паруса,
Владеет тем красивым сном.
Там цирк раскинулся шатром,
Там волшебство царят и чудеса.
Там ждут растрепанных ребят,
Там исполняются мечты,
Там беды и несчастья исчезают
Бояться сунуться на праздник красоты.
Голос Мишки поднялся выше, стал сильнее, а ночь вокруг эхом разносила слова песни... Снова вплелся в песню куплет про паруса сказки, а потом:
И нет там горя, нет несчастий там,
И ветер ловит, как пушинки, волоса,
И звонкий смех взлетает в небеса
Бегут ребята к расписным шатрам,
Где доброта царят и чудеса...
Наступившую тишину никто не хотел нарушать. Очень понравилась Саньке неуклюжая песня про цирк... Он зябко дернул плечами - заметно похолодало. Вадик подбросил в костер веток и затеял возню с Сережкой. Маринка взвизгнула:
– Идиоты... В костер свалитесь.
А потом, как крик напуганной птицы, в тесный мирок ворвался громкий голос Михаила: