Корабли времени
Шрифт:
— Мы рассмотрим ваше объяснение в качестве рабочей гипотезы, сказал Нево. — А теперь опишите мне, пожалуйста, как работает ваша машина.
Я продолжал расхаживать, размышляя. Как только я понял, что Нево разумное существо и способное к общению, в отличие от морлоков первого путешествия, я был готов к подобным вопросам. В конце концов, то же самое ждало бы и фараона, ожившего вдруг в девятнадцатом столетии — а я был для Нево примерно тем же. Но следовало ли делиться секретом Машины Времени — моим единственным козырем в этом новом мире?
После некоторых колебаний я понял, что выбора у меня все равно
Но также — и это чистая правда — хуже всего на меня давило мое бесчинство с детьми морлоков! Меньше всего мне хотелось выглядеть в глазах Нево жестоким кровожадным дикарем. Поэтому с детской непосредственностью, мне захотелось продемонстрировать существу из будущего свои способности, показать, какой я умный и образованный. И как далеко мы ушли от обезьян и пещерных людей.
Тем более, впервые мне предоставлялась возможность выставить встречные требования.
— Хорошо, — сказал я Нево. — Но сперва…
— Да-да?
— Послушайте, — доверительно сказал я. — Условия, в которых вы меня содержите — несколько напоминают звериную клетку, вам не кажется? Я уже человек не молодой и не могу весь день стоять, понимаете? Что скажете насчет кресла? Или я прошу о чем-то невозможном? Ну, может быть, привинченное к полу, как в камере, но все же стул табурет — смею ли я рассчитывать на что-либо в этом роде? И потом — одеяла — это чем мы привыкли укрываться во время сна — такое возможно?
— Кресло, — повторил он незнакомое слово.
Видя, что прямых возражений нет, я перешел к следующим требованиям.
— Мне понадобится больше свежей воды — и какое-то мыло или то, что его здесь заменяет. Наконец, ожидая отрицательного ответа, я замахнулся на бритву, выразительно проводя рукой по щетине.
На некоторое время он удалился и вернулся со стулом и одеялами. Отоспавшись под ними, я обнаружил, что мой провиант пополнился третьим подносом: на нем находилась дополнительная канистра с водой.
Одеяла были мягкими и не ткаными. Кресло, судя по весу, было изготовленное из какой-то чрезвычайно легкой древесины, но при этом ни следа от гвоздей или мест склейки. На его красной поверхности — словно бы покрытой странной краской, нельзя было даже оставить царапины… Оно было монолитом, изготовленным неизвестным мне способом. Мои требования насчет мыла оказались неудовлетворенными — ничего похожего на даже обмылок я не обнаружил, однако вода в канистре на третьем подносе обладала дивными качествами: она идеально очищала руки и лицо, и все время оставалась теплой.
Бритвы не было, что ничуть не удивило меня.
После очередного свидания с Нево я разделся и смыл с себя пот и треволнения последних дней: липкие следы крови морлоков, а заодно прополоскал рубашку и нижнее белье.
, моя жизнь обрела некоторые черты упорядоченности и цивилизованности. Это был дешевый номер в отеле, расположенный посреди бесконечной бальной залы. Собрав воедино подносы, стул и одеяла, я соорудил уютное гнездышко и теперь не чувствовал себя как манекен в витрине. Из сюртука я скатал подушку, пристроил ее под стулом, так что спал, уверенный, что уже ничто не свалится мне на голову. По-прежнему выводил из себя пол, в котором светились звезды. Казалось, будто падаешь в бездонную пропасть — но я огородился от нее одеялом, постеленным на пол. Так понемногу я создавал вокруг привычный мир, от которого не кружилась голова. Ничего не поделаешь, таков человек, он во всем ищет привычное и старательно уходит от всего нового и смущающего разум — в быту, естественно.
Нево осмотрел мою берлогу. Не знаю, что он при этом испытал: смущение или же напротив, веселье. Трудно было сказать, что он обо все м этом думал. Наверное, испытывал те же чувства, что и древние, наблюдавшие за тем, как птица строит гнездо.
Так прошли еще несколько дней, пока я осваивал новое жилище — четыре-пять — когда я начал описывать Нево принцип работы Машины Времени, заодно потихоньку узнавая от него, что произошло с Землей.
Я описывал парадоксы оптики, которые привели меня к идее путешествия во времени.
— Широко известны — в мое время, — аномалии распространения света в среде, — продолжал рассказывать я. — Выше всего скорость света в вакууме — она составляет сотни тысяч миль в секунду — но при этом она остается ограниченной, конечной. И, что еще более важно, и было продемонстрировано Мичелсоном и Морли за несколько лет до моего путешествия во времени, скорость эта изотропична…
Тут мне понадобились некоторые объяснения. Природу субстанции, именуемой «свет», так же, как и ее скорость распространения в пространстве, нельзя описать как материальный объект, такой, как движущийся поезд.
Представим движение луча света с какой-нибудь далекой звезды, достигающее нашей планеты скажем, в январе месяце, в то время как она, планета, проходит по орбите вокруг солнца. Скорость Земли по орбите составляет примерно 70 000 миль в час.
В июле Земля уже находится на противоположной стороне орбиты — направляясь как раз навстречу свету звезды, можно предположить, что скорость, с которой звездный свет достигает земли, возрастет.
Так бы оно и случилось, если бы со звезды к нам двигался паровой локомотив. Но Мичелсон и Морли доказали, что в случае со звездным светом дело обстоит совсем по-другому. Скорость распространения света остается одинаковой — независимо от того, движемся ли мы к звезде, или, напротив, удаляемся от нее.
Эти исследования имели непосредственное отношение к природе платтнерита, которым я как раз тогда занимался несколько лет перед этим — и, хотя я не опубликовал результатов экспериментов, но я сформулировал гипотезу.
— Необходимо сбросить оковы воображения — особенно когда дело касается Измерений — чтобы увидеть, отчего это так происходит. Ведь как мы измеряем скорость? Только с помощью устройств, которые записывают интервалы в различных Измерениях: дистанция и интервалы в времени, отмечаемые стрелками часов.