Коралловый остров из речных ракушек
Шрифт:
Глава шестая
Дружественный танк. Сны самогонщика-Стигматика. Очень Ветхий Колупаев.
Плаксин: Человек-Понедельник. "Давайте и мы тоже!" Дед Мазаев
вечный партизан. "Есть варианты." "Нам нужен самолет!"... Что же дальше?
Опасались они напрасно. Танк стоял на этом месте два года. Словоохотливый пастушок пояснил, что здесь проходили учения дружественных армий, после чего танк и остался.
Местные власти сообщили куда следует, оттуда сказали, что танк не наш, а пока выясняли -
– Мальчик, а где у вас можно купить спиртное?
– перебила пастушка Женька, лукаво сверкая ведьминым глазом.
Мальчик пояснил ей, что по случаю пограничной зоны соблюдается сухой закон, поэтому пьют все строго самогонку, которую можно достать у местного самогонщика Стигматика.
– Это за что же его так прозвали?
– искренне удивился Фуняев.
– Потому что стигматы у него имеются.
– авторитетно пояснил пастушок.
– Это которые на руках и ногах, как раны Христовы?
– проявил познания Фуняев.
– Почему на руках?
– удивился пастушок.
– У него под глазами.
– Как это - под глазами?!
– вконец офонарел Фуняев.
– Как, как, сами увидите как.
– рассердился на надоедливых гостей пастушок.
Пришли к хромой и кособокой избушке Стигматика. Долго стучались, прежде чем им открыл мужичок, закрывающий ладонями глаза.
– Что у вас с глазами?
– засуетилась Женька.
– Давайте я посмотрю, я заговоры всякие знаю...
– Да какие тут заговоры? Двадцать лет мучаюсь, все перепробовал, ничего не помогает...- мужичок убрал ладони, и все увидели два здоровенных фингала, по одному на каждый глаз.
– Вот видите? А началось все с того, что я женился. И продолжается двадцать лет. Ага. Приснилась мне в первую же ночь теща. И спрашивает она меня, мол люблю ли я свою дорогу тещеньку? И знаю я, что надо ответить люблю, а отвечаю - нет. Ну, тут теща каак размахнется, и прямо в глаз. Главное, врезала во сне, а фингал утром - натуральный, да такой здоровенный, как лошадь лягнула. И стал мне этот сон каждую ночь снится. Ну, помаялся я так, помаялся, да кому охота каждый день с фонарем ходить? Развелся, думал - конец мучениям. Как бы не так!
Снится мне, разведенному, опять моя разлюбезная теща, и опять она мне плюху выдает, а следом появляется бывшая моя половина, кричит на меня, что, мол, я мамочку ее не люблю, и выдает мне по второму глазу...
Вот так теперь каждую ночь. Только пьянством и спасаюсь, когда под наркозом бьют, не так больно...
Пока Стигматик рассказывал горестную историю своей жизни, Полукрымский с неподдельным интересом и уважением рассматривал агрегат в углу избы, который жил своей, вполне самостоятельной жизнью: пыхтел, сопел, булькал и даже чавкал.
Фуняев, устав от беготни, погонь и убеганий, присмотрел место на скамейке, где можно было прилечь, снял со скамейки старое пальтишко заношенное, и оглядывался, куда бы его переложить, чтобы освободить себе местечко.
– Эй! Мил человек! Ты чего это?! А ну-ка, положь Колупаева на место! Положь на место, кому говорю! Он тебе что, мешает, что ли?
Фуняев, напуганный криком хозяина, выронил пальтишко из рук, засуетился, наступил на него, и к его ужасу, пальтишко запищало, зашевелилось, встало, правда, с большим трудом.
И оказалось это старое пальтишко человечком. Только очень ветхим. Руки-ноги у него проволочкой прикручены, весь веревочками перетянут, и сквозняком его из стороны в сторону качает. Подбежал хозяин к человечку, отвел его обратно с осторожностью.
– Вы уж, люди добрые, поаккуратнее. Это у нас будет Очень Ветхий Колупаев7 Только он в обращении осторожности требует.
– пояснил Стигматик.
Мужик он оказался понятливый и покладистый, на заправку танка пообещал к утру горючее обеспечить, только выдвинул весьма странный ультиматум, чтобы его и очень Ветхого Колупаева взяли непременно с собой, в Гибралтар.
При этом он пояснил, что пальмы и острова им с Колупаевым без надобности, а вот на морском солнышке погреться, да бесхозными заморскими фруктами Колупаева подкормить, это очень даже ничего было бы.
Полукрымский попробовал было протестовать, но под взглядом Рыжей Женьки быстро сник, только надулся очень. Но после того, как Стигматик зазвал его в "лабораторию", которая находилась в погребе, и они там долго чем-то звенели и булькали, отношение Полукрымского к хозяину резко переменилось в лучшую сторону...
Перед дальней дорогой легли все пораньше спать, чтобы утром быть отдохнувшими и бодрыми.
А утром в двери вошел без стука высокий худой человек, встал посреди комнаты, набрал в грудь воздуха, поднял вверх сморщенное, словно заплакать собирающееся, лицо, и загнусавил:
– Опять-Стигматик-с-Очень-Ветхим-Колупаевым-самогонку-гонят-и-пьют-ееозрительными-личностями-во-множественном-числе-надо-заявить-куда-следует-что -здеcь-столько-безобразиев-творится...
Проснувшийся Полукрымский обошел вокруг этого гундосящего человека, рассматривая его со всех сторон с неподдельным интересом.
– Он что - с приветом?
– закончив осмотр, поинтересовался он.
– Да нет, - вздохнул хозяин.
– Это наш Плаксин, человек-понедельник. Одни слезы и уныния всяческие.
– Что же мы с ним делать будем? Он же донесет!
– Как пить дать - донесет!
– уныло подтвердил хозяин.
– А давайте мы его тоже...
– вступил в беседу Фуняев.
– Что - тоже?
– насторожился Полукрымский.
– На самогонку перегоним?
– Зачем же на самогонку?
– возразил посмелее Фуняев.
– Давайте мы его тоже с собой возьмем.