Корень мандрагоры
Шрифт:
Эволюция
На этот раз Мара приехал ко мне, прихватив бутылку красного чилийского вина. Погода стояла ужасная, то и дело пускался дождь, ветер выл в проводах и срывал с деревьев листья, а с пешеходов шляпы, хотя до календарной осени оставалось еще целых две недели. При такой погоде лучше сидеть в уютной комнате с потрескивающим камином и за бокалом вина размышлять о бренности бытия. Камина у меня не было, а вино привез Мара, как и разговоры о сущном, так что обстановка была почти соответствующая.
Я достал пузатые бокалы, подаренные мне кем-то на день рождения, которыми почти не пользовался, ополоснул их от пыли, наполнил вином. Кислому налил половину: его вином поить — переводить только.
Мара принял бокал, неторопливо пригубил, пожевал губами, давая рецепторам языка и нёба возможность впитать все богатство вкусовых ощущений, удовлетворенно кивнул. Мне вино тоже понравилось. Терпковатое и легкое, оно навевало образы высокогорных лугов, где кристальный воздух гладит благовонные травы. И еще оно почему-то напомнило мне Белку, возможно, потому, что от нее тоже иногда пахло сеном… Кислый в три глотка опорожнил свой бокал и с тоской посмотрел на наши, почти не тронутые.
— Хорошее вино, — одобрил я. — Древнейший напиток, с огромной историей.
— Да, — согласился Мара. — Но в истории вина есть и странности. По некоторым описаниям, вино у древних греков было настолько крепким, что его перед употреблением приходилось сильно разбавлять. Это выглядит загадочно, потому что все известные нам технологии изготовления вина не могут сделать его таким убойным. Я говорю не о крепленых винах, потому что дистиллированный алкоголь открыли только в конце тринадцатого века. При естественном процессе брожения образование алкоголя подавляется после того, как его плотность в бродящей массе достигнет четырнадцати процентов. Так что вино наших предков — это загадка, которая, впрочем, решается, если предположить, что эти вина были настойками или экстрактами… — Мара сделал паузу для глоточка древнего напитка с огромной и загадочной историей, произвел губами сочное «чмок». — Так что эволюция вина претерпела сильные изменения за последние три-четыре тысячелетия.
Я поднял бокал на уровень глаз, любуясь игрой бликов на поверхности рубиновой жидкости. Я подумал, что довольно сложная химическая формула вина в конце концов всего лишь мозаика из связей углерода. Точно так же, как любое растение, животное, человек… или астероид, планета, звезда. Точно так же, как весь мир, со всеми необозримыми вариантами проявления материи — всего лишь сгустки первозданной вселенской пыли. Причем одна часть космоса собралась в меня, а другая осела конденсатом красной ароматной жидкости в пузатом бокале. Что же заставило кирпичи мироздания, изначально похожие друг на друга, как воины-клоны из «Звездных войн», сложиться в совершенно разные сущности? Может быть, что-то вроде ДНК есть и у неживой материи? А раз так, раз природа всего едина, то почему бы Истине и не плавать в вине?..
Я неторопливо отпил, следя за тем, как «Истина» протекает по горлу, насыщая нервные окончания языка, нёба и желудка радостью своего присутствия, и пришел к выводу, что этой «Истине» мой организм очень даже благоволит. Хотя конечный факт воссоединения информационных структур «вино-человек» никаким сногсшибательным откровением меня, увы, не потряс.
Тем временем Мара вел лекцию дальше:
— В истории древних греков вино напрямую связано с личностью Диониса. С личностью довольно темной. И темным я его называю по ряду причин. Фигура Диониса на фоне однообразного пантеона олимпийских богов выглядит уж очень неординарной, потому что все они, кроме Диониса, схожи между собой, как пакеты чипсов на прилавке супермаркета. Чипсы с грибами, чипсы с ветчиной, чипсы с сыром — все вроде как разнятся, но все при этом суть прессованный крахмал. Боги Олимпа заняты одним и тем же — они заняты собой и еще властью. Вся их жизнь — это дележ сферы влияния и войны за территории. Им вечно не хватает славы, жен и храмов, в которых жрецы воспевают их добродетели и могущество, то есть челяди. Поэтому греческая мифология и популярна до сих пор — она олицетворяет те идеалы, к которым наша цивилизация стремится. Громила атлетического телосложения, с мужественными чертами лица, алчный, мстительный, жестокий, скорый на осеменение, обожающий всякие увеселительные мероприятия и жадный к почету, несоизмеримому со своими свершениями. Вот абсолют современности в плане становления эго. То, к чему стремится западная цивилизация, если сорвать с нее маску христианского лицемерия. Взгляни на «американскую мечту», что она из себя представляет? Урвать чемодан денег, а потом сидеть в шезлонге на побережье острова Гавайи в компании безмозглой Афины Паллады, на которой, кроме трусиков-стрингов, ничего не надето, потягивать через соломинку дорогой коктейль, благосклонно внимать лести плебеев и до скончания своих дней заниматься ничертанеделанием!
Я отхлебнул вина, размышляя о том, что в подобном ракурсе мне еще не доводилось смотреть на греческую мифологию и что в агрессии Мары к олимпийским богам и пока что слабо проявляющейся симпатии к Дионису наверняка присутствует какой-то смысл. Мара неспешно допил вино, поставил бокал на стол, продолжил:
— Но вот Дионис — это совершенно другое. Среди своей божественной братии он все равно что хиппи на вечеринке банкиров и промышленных магнатов! Во-первых, он последний, кто нашел приют на Олимпе, то есть он поселился там, когда прочие небожители уже топтали эту гору много сотен лет. Но жить там он не остался. Так сказать, застолбил за собой участок божественного, поставил в паспорте прописку: гора Олимп, уровень шесть, сектор двадцать восемь, — а сам вернулся на землю, чтобы в окружении своей пестрой свиты учить людей пьянству. Ну не странно ли? Особенно если учесть, что в мифах о Дионисе греки его неоднократно преследуют, что очень напоминает… ну, скажем, охоту на ведьм.
Я вдруг понял, к чему ведет Мара, спросил:
— Ты хочешь сказать, что культ Диониса привнесен в греческую мифологию извне? Что на этот культ были гонения?
— Точно. А вот в двойном рождении Диониса содержится намек либо на то, что этот культ уже был раньше, но набирающий силу олимпийский пантеон вытеснил его из обихода, но потом он все же вернулся, скажем, с усилением влияния острова Крит, в мифологии которого наш Дионис упоминается неоднократно, а это означает, что культ Диониса куда древнее даже доолим-пийской мифологии с ее Танатосами и Хроносами; либо на саму природу этого культа.
Мара сделал паузу, давая нам возможность поломать голову над природой загадочного культа бога виноделия, а себе получить удовольствие от собственно возлияния. Его бокал перед этим я предусмотрительно наполнил.
— Я понял. Дионис — это первая реинкарнация Вишну или воскрешение Христа, которое хитрые богословы придвинули на несколько тысячелетий поближе ко времени своего собственного существования, — сказал я.
Мара прыснул в бокал.
— Нет, — возразил он. — Двойное рождение, или перерождение — основной момент инициации всех известных шаманских ритуалов. Посмотри, что делает в своих похождениях Дионис: он устраивает оргии. Народ бросает все, чтобы принять участие в его сумасшедших вакханалиях. К тому же его постоянно окружают животные и растения. Вот и получается, что культ Диониса — это шаманский культ. Понимаешь, о чем речь?
Не то чтобы меня это сильно удивило, но все же образ Диониса, танцующего в трансе вокруг костра, вздымающего к черному бездонному небосклону снопы искр… Диониса в шкуре тигра или медведя, выбивающего в бубен ритм, напоминающий стук сердца великана… Диониса в окружении полусотни голых девиц, пьющих вино и кровь жертвенного ягненка… Диониса, наплевавшего на культурные свершения сияющего Олимпа и устраивающего безумные оргии где-нибудь под носом у самой цивилизации — у стен Фив, а может быть, Марафона или даже самих Афин… Я представил себе все это и подумал, что Древняя Греция была куда таинственнее, чем мне казалось раньше.
— Дионис… это… был крутой парень, — осторожно вставил Кислый, пристально следя за тем, как я наполняю бокалы.
— С этим никто не спорит, — согласился Мара. — Но вернемся к теме изготовления вина.
Я догадался, о чем собрался разглагольствовать Мара следующие несколько минут, а потому решил опустить повторение пройденного материала:
— Я понял. Вино, которое приходилось неоднократно разбавлять, на самом деле не что иное, как психотропное снадобье шаманов.
— Точно! Визионерский напиток. Сейчас известно много растений, содержащих психотропные компоненты. Многие из них эндемичны, то есть встречаются в определенных географических областях и нигде более. Как, например, пейот, родина которого Мексика, или Banisteriopsis caapi — лиана, уроженка Амазонки. Но есть и такие, которые можно найти почти везде. Я говорю о белладонне, мандрагоре, о грибах Psilocybe cubensis. Вот эти растения, скорее всего, шаманы Древней Греции и употребляли.