Корейский Коридор
Шрифт:
Полковника можно было осуждать сколько угодно, проклинать и сулить все жаровни ада, но его нельзя было обвинить в глупости.
За подземными садами с гидропоникой — в каком-то смысле самым ценным имуществом обитателей подземелий — находились штабные помещения и личные покои диктатора Коридора. Вход в святая святых преграждал еще один КПП с четырьмя вооруженными бойцами и аппаратом местной связи.
Пройдя через последнюю решетку, Юнг отворил перед мисс Мэри дверь. Она вошла и остановилась. По нынешним временам, большое помещение было обставлено шикарно. Мебель была фабричной, не самодельной.
— Это бывший тир, — пояснил полковник. — Стены отделаны звукоизолирующим материалом. Здесь можно спокойно поспать. Есть санузел и система канализации.
— Размер впечатляет, — сказала Мэри. — Ты живешь здесь один?
— Ну, не совсем.
— С Томми Сойером? — усмехнулась девушка.
— Том Сойер мертв, — без улыбки ответил Юнг. — Я убил наглеца в первый же день после пробуждения за неповиновение. Его глупый юмор меня давно не смешил. А глупая фамилия раздражала… Отдыхай. Сейчас тебе принесут еще еды и воды. Приведут в порядок. Мне нужно ненадолго отлучиться.
С этими словами полковник резко развернулся и вышел.
Мисс Мэри принялась осматривать новый дом. На полу лежали ковры, на стенах светлели картины. Над огромной кроватью висели ножны с холодным оружием. Ниже великолепного антикварного изделия висела бронзовая табличка с надписью:
Меч Барклая.
Русский кирасирский палаш.
1808 год.
С интересом осмотрев оружие, но так и не решившись взять его в руки, мисс Мэри подошла к кровати и потрогала перину грязной рукой. Все было мягкое, очень чистое. Шерстяное покрывало и простыни из нежнейшего шелка.
Ложиться на кровать, не сменив одежду, мисс Мэри не рискнула. Не потому что боялась хозяина, просто внутри встал какой-то барьер, не позволявший пачкать собой подобную красоту. В каких запасниках хранились эти сокровища десятки лет? Наволочки, простыни — просто волшебство.
От усталости мисс Мэри покачнулась. Все же присела на самый край кровати.
В это мгновение в комнату впорхнула целая стайка молодых женщин с тазиками, ковшами и кувшинчиками с водой. Все хрупкие и миниатюрные, чем-то напоминающие погибшую Кити. На каждой были одинаковые национальные сандалии и темный ханбок. [1]
1
Ханбок — национальная корейская одежда. (Прим. автора).
Женщины быстро, как живые механизмы, окружили растерянную мисс Мэри и принялись без слов освобождать ее от остатков одежды. Затем, обнаженную, поставили в большой таз и начали омывать из кувшинов подогретой водой. Девушки действовали очень слаженно, будто занимались этим делом всю жизнь.
— Кто вы? — спросила Мэри.
Женщины, словно не расслышав вопроса, продолжали гладить ее мочалками, оттирать плечи, ягодицы, бедра и мыть волосы. Еще одна женщина внесла и положила на кровать стопку выглаженной одежды.
Вскоре волосы Мэри были вымыты и расчесаны, а сама она вытерта насухо несколькими полотенцами. Девушка то и дело что-нибудь спрашивала у молчаливых служанок, однако ответов так и не получила. В лучшем случае — они кивали. В худшем — игнорировали.
«Получили приказ молчать, — решила Мэри. — Но почему?..»
Ей вспомнилась Кити. Сердце болезненно заныло от утраты, но Мэри прогнала эту несвоевременную скорбь.
В памяти всплыли слова девочки.
«Не револьвер делает сильным человека, а человек — револьвер. Настоящий кольт „Питон“ — это я сама, а вовсе не тот кусок металла, который таскаю с собой. Знай — оружие ты сама. Твое тело — ствол. Твой порох — воля. А твоя пуля — это твоя голова. Так выстрели же, ты слышишь…»
— Слышу, — прошептала мисс Мэри.
С молчанием омывающих ее девушек что-то было не так.
Решившись, Мэри схватила одну из мойщиц за локоть и с силой подтянула к себе.
— Почему молчишь? — требовательно спросила девушка.
Но слов не потребовалось. Мойщица послушно раскрыла губы. Ее язык был отрезан.
Мисс Мэри в ужасе отшатнулась, поскользнувшись и едва не грохнувшись на пол. Хорошо, что она стояла уже не в тазу.
Несмотря на виденное за несколько дней в Мегаполисе страха, Мэри все никак не могла привыкнуть к злым насмешкам нового мира.
Все девушки были молоды и красивы. Языки им отрезали умело и аккуратно. В ушах прозвучала фраза Юнга: «Что касается владения языком…»
Пожалуй, это было страшнее, чем то, что вытворял с рабынями Бугай или мясники-людоеды. Первый, вероятно, страдал маниакальным синдромом. Для вторых убийство было лишь прибыльным бизнесом. Но сейчас перед Мэри был пример рациональной жестокости.
С содроганием вытерпев еще несколько минут трогательной заботы невольниц, мисс Мэри оделась и, проводив прислужниц, рухнула на кровать.
Зачатки симпатии, накопившиеся за последние несколько часов по отношению к Юнгу, растаяли. Розовые очки свалились с носа на пол и разлетелись вдребезги на миллионы осколков.
Мисс Мэри вспомнила грубость Юнга по отношению к подчиненным, убийство Шедоши, совершенное с легкостью, без тени сомнения…
И нежность по отношению к ней самой.
Его глубокие глаза.
Зачем она ему? Для приватного танца, из-за странной страсти к девушке из далекого прошлого? Вряд ли. Он мог овладеть ею где угодно, прямо во дворе, где убил Шедоши, в своей машине по пути к базе, в любом из помещений своего подземного царства. Мог, но не сделал этого. Зачем же нужно хождение вокруг да около? Зачем беседы, ухаживания, притворство?
Все это не вязалось с образом жестокого, расчетливого полковника.
Выходит, ему нужно что-то еще.
Во власти Юнга были жизнь и смерть его воинов, контроль над зоной «Коридор» и всеми гангами Сеула. И уж конечно — жизнь и смерть этих девушек, по сути, бесправных рабынь. На этом фоне внимание, проявленное к Мэри, казалось лживым. У Юнга наверняка множество наложниц. Если он отрезает служанкам языки, просто чтобы не болтали, то с женщинами привык не церемониться.
Учитывая новые нравы мужчин Мегаполиса, проявившиеся после пробуждения, было бы странно, если б властелин самого мощного ганга — а «Кэмп Грей» фактически таковым и был, — не содержал бы гарем.