Коричневая пуговка
Шрифт:
Так все выяснилось. Мальчики раскрыли тайну, рассказали о своем знакомстве со странным дачником. Описали его наружность. Через час мухолов был задержан на станции. У него отобрали украденные чертежи.
И оказалось, что дядя Коля был на самом деле совсем не Николаем и не Сидоровым. У него было совсем другое имя. Он был иностранец. Он пробрался к нам из-за границы. Он был фашистский шпион.
Отец Ларика держал у себя на даче важные секретные чертежи, хотя по правилам такие чертежи надо хранить в специальном месте. Шпион узнал, где живет на даче инженер Б.Ф. Он поселился по соседству, прикинулся натуралистом-мухоловом, нарочно заинтересовал своим таинственным поведением мальчиков, подружился с ними. Потом он узнал от Вадьки, что отец Ларика уехал
— Вот какая история была в тихой нашей местности, — сказал в заключение капитан К., — вы бы написали об этом. Такие вещи не мешает знать и большим и маленьким, — повторил он.
Самуил Яковлевич Маршак
Пограничник
Владимир Сергеевич Курочкин
Морской чёрт
1
Как только Тишка спрыгнул с крыльца, Валенца и Петька Бондя подскочили к нему и схватили за руки. Он рванулся вперед, но мальчишки крепко держали его за кисти рук. Они загнули их ему за спину и стали медленно пригибать к земле.
— Сдаешься?
— Черта с два!
— Сдаешься, Тихон?
— Нет!
— А теперь сдаешься?
— Ой, больно!.. Сдаюсь!
Они отпустили его и отбежали в сторону. Тишка выпрямился и расправил онемевшие руки. Вот не повезло-то! Совсем ведь забыл, что кто с утра сдается, так тому весь день под чужой властью ходить.
— Ну, а теперь что? — спросил Тишка угрюмо.
— Перво-наперво купаться пойдем, — сказал Валенца и подтолкнул локтем Петьку Бондю.
Ишь черти! Значит, нырять заставят. Они всегда к нему пристают и мучают, показывая всем, как какое-нибудь чудо-юдо морское. Вот и сегодня какого-то «сачка» с собой привели. Тоже стоит тут и глаза, как рак, вылупил.
— Мы хотим к Морскому Черту идти, — сказал Валенца.
— Я не пойду. Туда два часа тащиться. От жары сдохнешь.
— Захотим — сдохнешь, а захотим — живой останешься. Ты нам сдался, и всё. Вот он тоже нам сдался. Он теперь с нами
— А кто это такой?
— Это Петькин братень двоюродный. Он погостить сюда прикатил. Эй, Гришук, иди-ка сюда! Ну-ка, скажи ему, где ты жил.
Белобрысый мальчишка с длинными красными руками, стоявший в стороне и молчаливо наблюдавший за Тишкой, подошел ближе. Стесняясь своих рук, он спрятал их за спину. А глаза отвел в сторону: Тишка слишком вызывающе смотрел на него.
— Я издалека. Мы в Хумми живем. Это на Амур-реке находится.
— Нет, — сказал Тишка, — это всё враки. Нет на свете такого названия. Что это такое за Хумми?.. Это только у нас так птахи ночью кричат: хум-ми! хумми!
Последние слова он прокричал тоненьким, жалобным голоском. Валенца захохотал. Петька Бондя вышел вперед и, выставив плечо, сказал Тишке:
— Ты что его задираешь?
— А он меня не задерет, — остановил его Гришук. — Я правду говорю. У нас там и озеро есть. Оно тоже Хумми называется.
— Ну и пусть! — сказал Тишка. — Пусть Хумми, пусть Бумми или даже Фрумми. Все равно самый настоящий класс — это купаться в море, а не в озере.
— Полундра! — закричал вдруг Петька Бондя, указывая на окно Тишкиного дома. Там появилось сердитое женское лицо.
Вся компания мигом покинула двор и, пробежав по улице, ворвалась в лес.
Поселок был расположен на границе, у Японского моря, в десяти километрах от бухты Терней, и находился он в самом центре лесоразработок. Человек уже давно проник в эти края и сумел обжиться здесь, но лес все еще не терял своего дикого, первобытного вида. Вековые деревья теснили друг дружку так, словно шла между ними борьба не на живот, а на смерть за обладание лишним кусочком земли, лишним клочком воздуха. Стеной стояли высокие мачтовые, в несколько обхватов, сосны. Корни их, враждуя, переплетались между собой в почве, как пальцы, и с силой ломали друг друга. И, если дерево не выдерживало напряженной схватки, оно заваливалось набок.
Тропинка пошла под уклон, и ребята влетели с размаху в высокую, по колено, сырую траву. Они побежали, высоко поднимая над ней ноги. Валенца сплеча рубил гибким хлыстом голубые головки колокольчиков и кричал:
— Эх… эх! Голова с плеч!
Внизу пахло гнилью, а сверху тянуло сухим смолистым воздухом.
— Ну что же, ребята, мы до вечера застрянем в этой канаве? — сказал Тишка. — Забирай левее! Валька, брось ты махать-то зря! Полезай выше!
Валенца пригрозил ему кулаком, но все же свернул влево. Там на мальчишек надвинулись коричневые, с черными пятнами утесы. Это были отроги Сихотэ-Алинского хребта. Сам он лежал намного западнее, а сюда, к морю, дотягивались лишь его каменные щупальца. Они были покрыты растительностью. Цепляясь корнями за расселины, упорно тянулись к свету кедры, ели и густой кустарник. Корни деревьев, как сверла, буравили камень и ломали его, пробиваясь к почве. Путь их был отмечен извилистыми трещинами. Мальчишки полезли наверх.
Добравшись до ровной площадки, побежали, лавируя между деревьями. Скоро ребятам стало жарко, и они сняли рубашки. Тишка сделал руки кренделем и натужился, показывая, какие у него на груди мускулы. Пусть полюбуются.
— Не хвались, кума, — сказал Бондя и тоже натужился.
Гришук и Валенца последовали их примеру. Тишка увидал, что мускулы у приятелей ничем не отличаются от его: такие же упругие коричневые бугорки. Тогда он крикнул:
— Ну вот и остановились! Что, вам время не дорого, что ли? Эй, вы…
Голос Тишки зазвенел от обиды, и эхо подхватило его последние слова. Оно отразилось от скал, ушло к морю и вернулось снова, чтобы замереть у самых вершин деревьев.
Лес ни на минуту не умолкал. Долбил дятел, куковала кукушка. Далеко в лесу визжала пила паровой лесопилки. Стучали топоры дровосеков, а временами лес наполнялся странным шумом. Словно паровоз на полном ходу врезался в чащу, ломал деревья и останавливался, выпуская с жалобным, стонущим звуком пар. Это умирало дерево, сваленное дровосеком. Но и после этого лес не умолкал. Жизнь торжествовала.