Коричневые башмаки с набережной Вольтера
Шрифт:
Минуты бежали. Где искать? Стол уставлен пустыми банками, горшочками, тарелками, чугунками. В открытом сундуке – ворох бумаги… Вот же, на табуретке – книга в красно-голубом марморированном переплете!
Нет, не то. Какой-то анонимный трактат о приготовлении конфитюров 1755 года издания, но выглядит в точности как тот драгоценный манускрипт – тот же формат, тот же переплет под мрамор… Коричневый башмак яростно пнул табуретку – она перевернулась, трактат, завертевшись в воздухе, отлетел под стол. Горшочек с каперсами и этикеткой, на которой значилось «Январь 1898», грохнулся на пол и разбился вдребезги.
На втором этаже застоялся сладковатый запах плесени. В двух комнатах обнаружились сваленные в кучу стулья, гора разодранных книжек, канапе и геридон [30] , уставленный безделушками. На стенах висели цветные гравюры, на каждой был изображен белокурый бородатый офицер в парадной униформе, гарцующий на боевом коне. На полу лежал слой пыли, кое-где сбившейся в хлопья; в пыли тонули мушиные трупики. Обыск спальни на первом этаже также ничего не дал.
На кухне коричневые башмаки остановились возле раковины. Руки в перчатках извлекли из-под нее две корзинки, наполнили их баночками с еще теплым конфитюром, расставленными хозяйкой на сервировочном столике, и другими, стоявшими повсюду; к ним добавились вертикальный держатель для книг и черный блокнот, найденный в корзинке с клубками шерсти.
30
Геридон – круглый столик на одной ножке. – Примеч. пер.
– Сжальтесь над слепеньким! Киньте монетку! Наплевать всем на слепенького, ага. Сплошь безбожники и нечестивцы вокруг, веры ни на грош, а ежели праведник какой в храм Божий заглянет, так непременно скупердяем окажется.
Сидя за мусорными корзинами на улице Пьера Леско, папаша Гляди-в-Оба подсчитывал дневную выручку при свете фонаря. Надежды на щедрость паствы, отстоявшей вечерню, не оправдались, зато нехилую добычу удалось стянуть из кружки для пожертвований.
– Ну, Гляди-в-Оба, видишь теперь, что надобно верить на слово умным людям: «Вы постарайтесь, тогда и Господь постарается» [31] . Спасибо Жанне д’Арк. Хоть одна душа за мной сверху приглядывает.
31
Слова, произнесенные Жанной д’Арк 12 июня 1429 г. во время битвы за Жаржо. – Примеч. авт.
Он рассовал монетки по карманам, покосился на фигуру в плаще с капюшоном и двумя корзинами в руках и побрел своей дорогой, надрываясь во всю глотку:
– Подайте слепенькому! Благотворящий нищему одалживает Богу! [32]
«Не стоило убивать ту тетку. Не стоило. Ха! „Не сокрушайся о непоправимом. Что сделано, то сделано…“ Кто это написал?.. Ах да, Шекспир».
Раз-два-три-четыре… Коричневые башмаки мерили комнату из угла в угол, как будто в них был встроен метроном. Паркет стонал под подошвами.
32
Притч. 19:17.
Раз-два-три-четыре… Ритмичные шаги помогали унять разбушевавшуюся ярость. Дело не ладилось. В столь поздний час мнимый слепой не должен был слоняться по улице Пьера Леско. Черный блокнот, найденный в корзинке с клубками шерсти у Филомены Лакарель, был надлежащим образом изучен – и ничего! Список покупок! Откровения старой девы! Пшик!
31 декабря. Вечеринка в «Морай» на Центральном рынке. Миленько посидели. Луковый суп.
Вторник, 4 января. Эфросинья Пиньо одолжила мне «Трактат о конфитюрах», написанный во времена моей прабабки. Надобно вернуть его поскорее, она выпросила книжицу у сына.
Среда, 5 января. Месье Муазан раздобыл то, что я искала. Цены он взвинтил немилосердно, но я могу себе позволить такие покупки, удачные находки – редкая редкость! Выиграла один франк в экарте [33] у Амадея. Будь я лет на двадцать помоложе, уж не упустила бы его. Чудаковат, конечно, зато какая стать! Такой же красавчик, как мой покойный генерал.
Четверг, 6 января. Вернула Эфросинье Пиньо «Трактат о конфитюрах». Опять посидели за рюмочкой в «Морай». Нынче вечером собрание «Фруктоежек» у меня в доме. Будут Шанталь Д., Анни Ш., Ангела Ф. Поделимся рецептами. Я им приготовлю вкуснючие подарки – они оценят. Ням-ням, у самой слюнки текут заранее.
Суббота, 8-е. Набережная Вольтера. Встретила Ангелу Ф., которая вчера так и не явилась. Уж я ей все высказала! Купила у Муазана сущий пустячок.
Воскресенье, 9-е. Проспала. Приснилось, что меня, полуголую, генерал Буланже увозит вдаль на боевом коне. Наскоро позавтракала в «Морай» жареными сосисками. Устроила себе сиесту.
33
Экарте – карточная игра. – Примеч. пер.
Фиаско? О нет! Только без паники! Череда неудач стала следствием неверных поступков – излишняя спешка, плохо продуманный план. В записях Филомены Лакарель упоминаются имена… Нужно просто собраться с силами и начать действовать. Битва будет до победного!
Глава пятая
Вторник, 11 января
Жозеф, сидя на кухне во владениях Кэндзи на втором этаже книжной лавки «Эльзевир», отодвинул подальше тарелку с огромным куском камбалы под нормандским соусом с репой и погрузился в чтение старых газет. Одна заметка в «Пасс-парту» привлекла его особое внимание.
– Ого, Мелия, глядите-ка, кто-то взялся истреблять книготорговцев! Этого еще не хватало… Когда это произошло?.. Вот те на! В канун святого Сильвестра! Одиннадцать дней назад… Так-так, это надо вырезать и вклеить в мою тетрадку со всякой всячиной…
Творческая мысль Жозефа немедленно устремилась в полет.
– «Новогодний фарш»… Нет, звучит как кулинарный рецепт… «Убийство в канун святого Сильвестра» – уже лучше… «Смертельный Новый год»… Да! Отличное название для будущего романа-фельетона [34] . А начать можно так, слушайте, Мелия: «Человек-сандвич ухмыльнулся и чуть помедлил на пороге темной квартиры…»
34
Роман-фельетон – «роман с продолжением», главы которого публикуются в периодическом печатном издании. В XIX в. этот жанр был очень популярен во Франции. – Примеч. пер.
– О, месье Жозеф, какая сила воображения! У меня аж волосы дыбом встали!
– То-то ж! Теперь осталось всего ничего – дальше досочинить…
Дверь распахнулась, и на кухню ввалилась Эфросинья Пиньо.
– Матушка! – подскочил Жозеф. – Ты принесла «Трактат о конфитюрах»?
– Кушай, котеночек, кушай, не отвлекайся, тебе надобно хорошо питаться, только посмотри на себя, какой бледненький!
– Я ненавижу рыбу – она костлявая. И репу ненавижу! Репа – гадость, меня от нее с души воротит. Матушка, так где же трактат?
– Завтра принесу, котеночек, честное слово. И хватит тебе уже о книжках думать, нельзя столько работать, ты совсем семью забросил!
– Господа изволят составлять опись для весеннего каталога месье Мори, – бесстрастно сообщила Мелия, притворяясь, что всецело поглощена чисткой кастрюли.
Эфросинья уставилась на нее в монокль:
– А вас, душечка, кто спрашивал? Вы тут прислуга или кто? И перестаньте напевать себе под нос! Я, между прочим, из сил выбивалась, учила вас готовить мясные блюда, а мой котеночек должен рыбой давиться?!
На этот раз невозмутимая Мелия сделала вид, что больше всего на свете ее интересуют дырочки в шумовке.
Жозеф в надежде разрядить обстановку отправил в рот здоровенный кусок рыбы, героически прожевал и продолжил атаку:
– Матушка, елки-метелки, ты понимаешь, что ставишь меня в ужасное положение? Мне нужен трактат!
– Да что ж творится-то? Все на меня орут как заведенные! Не смей на мать голос повышать! Меня от вас всех уже в жар бросает!
– У тебя температура? – испугался Жозеф.