Коричневые башмаки с набережной Вольтера
Шрифт:
– «Штуки»?
– Я понятия не имею, о чем шла речь. Может, о книжке. Короче, она была срочно нужна Ботье… Погодите-ка, они еще оба к одному дантисту ходили…
– Не отвлекайтесь от темы, мадам Фуэн.
– Я не отвлекаюсь, я рассказываю, что знаю. А больше мне рассказать нечего!
– Не кипятитесь, мадам Фуэн. Вы заявили, я цитирую: «Мой муженек отрубал им головы резаком». Будьте любезны, растолкуйте мне смысл сего высказывания. Это что, метафора?
– Фр-руэн! Моя фамилия Фруэн, с буквой «эр»! А высказывалась я о крысах. Месье Муазан собирался потравить крыс на набережной, вот я тогда на него и накинулась… Животных надо защищать! Вы только не подумайте, что я его… Я честная женщина, работаю с утра до ночи, у меня трое детей, я бы никогда не сделала ничего такого ужасного! И потом, Тиролец мне нравился…
– Тиролец?
– Месье Муазан. Он шляпу носил тирольскую, с пером, вот его все так и называли…
– В любом случае пока нет доказательств, что голова, найденная в Булонском лесу, принадлежала ему. И что прилагавшееся к ней послание принадлежало его перу.
– Голова, что ли, в шляпе была? Не знаю, какое на ней перо, но вроде фазанье, такими как будто не пишут…
– Это оборот речи такой – «принадлежать чьему-то перу», – раздраженно пояснил комиссар, отложив пилочку и смочив пальцы в теплой воде из миски на столе. – Значит «быть написанным кем-то».
– Я вам не школьница! – вспыхнула Ангела. – И не дура, просто вы мне совсем мозги заморочили своими обвинениями! Резак моего покойного мужа, который сабо тачал в Камамбере, у меня украли, я жалобу в полицейский участок подала, можете проверить. А вы тут еще со своими «оборотами речи»… Что с моими детками будет, если вы меня арестуете? Никому я головы не отрубала – ни Тирольцу, ни крысам! Мне бы свою не потерять от всего этого безобразия, капитан!
– Я не капитан, я старший комиссар полиции, черт возьми! – взорвался Огюстен Вальми, ударив кулаком по столу. Миска перевернулась, брызги воды попали ему на брюки, и он, чертыхаясь пуще прежнего, принялся вытирать их салфеткой. – В общем, так. Сегодня вечером мы проведем обыск в вашем жилище, а опознание головы в морге отложим на завтра.
Разговор с подозреваемой его вымотал, к тому же комиссар терпеть не мог визиты в морг и все, что связано с трупами, особенно расчлененными.
Ангела вздрогнула при слове «обыск» и разрыдалась. Она пыталась сдержаться, но в горле заклокотало, слезы хлынули водопадом.
– Нечего тут сырость разводить, – проворчал комиссар, – на меня эти ваши женские уловки не действуют.
– Клянусь вам, я ни в чем не виновата! Не верьте вы всяким болтунам!
– Когда вы в последний раз видели Филомену Лакарель?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Отвечайте. Здесь вопросы задаю я.
– Не помню… Несколько дней назад на набережной Вольтера.
– Не набережная, а светский салон какой-то! – подивился Огюстен Вальми.
– Мы с Филоменой приятельницы, – всхлипнула Ангела. – Она, до того как наследство получила, работала надомной уборщицей, я ее встретила у хозяев, которые отдали мне подлатать матрасы. И еще мы с ней обе любительницы конфитюров. А при чем тут Филомена в этой вашей истории?
– Ее убили.
– Господь Всемогущий! – остолбенела Ангела Фруэн. – Вы и это убийство на меня повесить хотите?!
– А некая Анни Шеванс, модистка с Райской улицы, часом, не входила в круг ваших знакомств? – не обратив внимания на ее вопрос, осведомился комиссар.
– Вы что, думаете, я могу позволить себе покупать модные шляпки? Да я весь год вкалываю как проклятая, чтобы свести концы с концами!
– Анни Шеванс тоже убита. И попробуйте мне сказать, что вы с ней не знакомы, – отрезал Вальми.
Ангела начала что-то говорить, но осеклась, чихнула и, высморкавшись, призналась:
– Знакома, она тоже увлекалась конфитюрами, мы все вместе – Филомена, Анни и я, мы… м-мы-ы… – Она снова разрыдалась.
«М-мы-ы! – мысленно передразнил комиссар Вальми, полируя ногти шелковым платочком. – Я от тебя дождусь чего-нибудь, кроме этого коровьего мычания?»
– Мадам Фуэн, у вас есть алиби?
– Для какого из убийств? В какой день? В какой час? Не нужно мне ваше алиби, мне нечего скрывать!
– Мадам Фуэн, с прискорбием должен сообщить, что вы подозреваетесь в совершении всех трех убийств.
Ангела вскочила, пышная грудь угрожающе заколыхалась.
«Ух ты, землетрясение началось, сейчас грянет буря», – отметил Огюстен Вальми.
– Вот, значит, как полиция работает! – завопила Ангела Фруэн. – Да вы чокнутый! Вам нравится издеваться над невинными людьми! Ничего себе правосудие, ничего себе справедливость! И потом, сколько раз вам повторять: моя фамилия Фруэн, Фр-руэн, после «эф» – «эр»! – Она от души шарахнула по столу двумя кулаками, чернильница подпрыгнула, выплеснув содержимое ей на блузку.
Ошеломленный комиссар закашлялся и взвизгнул:
– Петрюс!
В кабинет заглянул полицейский:
– Да, патрон?
– Собери группу и получи ордер – мы едем с обыском на улицу Ирландэ в квартиру этой гражданки… И принеси нюхательную соль.
Ангела Фруэн только что лишилась чувств.
– Не дай бог она мне ковер запачкает, – проворчал Огюстен Вальми.
Фиакры сбились в стадо на площади Пантеон, чтобы не мешать пешеходам на улицах Ирландэ и Эстрапад. В этом школьном квартале после тихого дня снова воцарилось оживление, матери семейств посыпали солью обледеневшие тротуары, чтобы их отпрыски не поскользнулись, спеша по домам, проезжая часть была почти пуста, и конвой добрался по адресу, указанному в ордере, стремительно.
– Эй, Ангела! Пригласила, что ли, друзей на праздничный ужин?
– А за что это тебя флики замели, товарка? Распотрошила пару тюфяков?
По соседству с Ирландским колледжем, во дворе которого стояла статуя святого Патрика, притулился маленький домишко, будто съежился под серым небом, чтобы укрыться от любопытных взглядов. Ангела снимала здесь сарай и две комнаты на первом этаже окнами на двор. Когда она вошла, девочка лет двенадцати со светлыми волосами, завязанными в два хвостика, прижимая к худенькой груди младенца, бросилась к ней, но тотчас замерла при виде незнакомцев. Из-за ее спины выглянул, ковыряя в носу, пухлощекий мальчуган помладше и попятился.