Коричневые башмаки с набережной Вольтера
Шрифт:
Серое зябкое небо медленно темнело. На улице Арколь стало меньше прохожих и больше экипажей. Промчался фиакр, подняв брызги грязной воды, – Аделина Питель проворно отскочила, чтобы ее не окатило. Встав под красно-белым тентом мясной лавки, где продавалась конина, она развернула газету и пробежала взглядом первую полосу с заголовком жирным шрифтом:
До сих пор нет никаких ответов по делу об убийстве мадемуазель Анни Шеванс, модистки с Райской улицы. Старший комиссар Вальми пытается установить круг общения жертвы. По словам свидетеля, в данный момент пребывающего в больнице, мадемуазель Шеванс состояла в клубе любительниц конфитюров «Фруктоежки». Не связана ли ее смерть с убийством мадемуазель Лакарель, найденной мертвой рядом с медным котлом, в котором обнаружены остатки конфитюра?
Аделина Питель опустила руки с газетой и задумчиво изучила свое отражение в витрине. Затем аккуратно сложила выпуск и неспешно направилась к церкви.
Глава пятнадцатая
Четверг, 20 января
Когда Жозеф вернулся в «Эльзевир», Кэндзи любезничал с хорошенькой мадемуазель Мирандой, а Виктор по просьбе месье Шодре раскладывал на зеленом сукне стола гравюры с картин Буше. Аптекарь рассматривал эротические композиции в радостном возбуждении.
– О, месье Пиньо, приветствую! – воскликнул он и тихо добавил, потирая ручки: – Присоединяйтесь – получите эстетическое удовольствие. Взгляните-ка на эту, как томно разлеглась на смятых простынях! До чего хороша плутовка!
– Мне нужно с вами поговорить, – шепнул Жозеф шурину. – Извините, месье Шодре, мы на минутку.
Они закрылись в подсобке.
– На вас лица нет, – констатировал Виктор.
– Еще бы! Вам бы тоже не понравилось. Не дай бог у меня когда-нибудь зубы разболятся! Это был не зубоврачебный кабинет, а камера пыток: щипцы, крюки, сверла, еще штуки какие-то, похожие на гвоздодеры…
– А пилы и молоты вы там не заметили? Ну так что, сгодился на что-нибудь рисунок?
– Доктор Извергс подтвердил вашу гипотезу: на рисунке челюсти его пациента Жоржа Муазана, который должен ему кругленькую сумму за лечение.
– Боюсь, долг останется неоплаченным. Итак, есть ли связь между четырьмя преступлениями? Состен Ларше и Жорж Муазан – книготорговцы. Филомена Лакарель и Анни Шеванс – королевы конфитюров. Четыре жертвы – один убийца. Кто?
– Некий любитель чтения и сладкого.
– У меня не выходит из головы троица подозреваемых: обрезчик сучьев, сапожник и карточный игрок. Нельзя упускать их из виду. Предлагаю заняться первыми двумя в воскресенье утром. Вы проследите за Гаэтаном Ларю, я – за Фердинаном Пителем.
– Почему в воскресенье?
– Потому что это единственный день недели, когда «Эльзевир» закрыт.
– Что означает: отоспаться не получится. А как же Амадей?
– Оставим его на десерт. – Виктор хотел добавить, что и букинистов с набережной Вольтера нельзя исключать из списка подозреваемых, но промолчал.
– Месье Легри, мой выбор пал на «Мадемуазель О’Мёрфи», – торжественно сообщил аптекарь, когда они вернулись в торговый зал. – Но сию обнаженную деву надобно чем-нибудь прикрыть, не то моя дрожайшая половина меня с ней в дом не пустит.
– Сейчас всё устроим, месье Шодре. Жозеф у нас мастер упаковочного дела!
…Кэндзи шагал по авеню Опера. У почтового отделения дорогу ему заступила дама в перьях и жемчугах. Японец шарахнулся в сторону и поспешил было прочь от этого гибрида страуса и моллюска, но гибрид его окликнул:
– Мой микадо! Ты не хочешь меня видеть?
– Фифи!.. Фьяметта!.. Княгиня Максимова!
– Для вас просто Эдокси. Вернее, для тебя. Муж меня выгнал, и никогда в жизни я не была так счастлива. Уже нашла себе покровителя в лице одного бедного вдовца.
– Я слышал. Однако Станислава де Камбрези бедным не назовешь.
– Я имела в виду его душевное состояние, а не финансовое. Скажем так, его доходы позволяют мне вести одинокое существование в относительном комфорте, при этом встречаться с ним как можно реже и только для того, чтобы поддерживать сплетни. Как-никак это он вывел меня в свет. Ты помнишь, как хороша я была в канкане, милый? Ты не забыл «Мулен-Руж»? Я царила на сцене в громе маршей, военных салютов, гитарных ритмов, и юбки взлетали выше головы. А ты глаз не мог отвести от восхитительной розовой полоски кожи между подвязкой и воланами моих панталон. Ты умирал от восторга, помнишь?
– Что минуло, то сгинуло. Русская пословица.
– Ах, как вы безжалостны! Безжалостны к несчастной разведенной чужестранке, лишенной средств к существованию, мыкающей горе в пасмурном бездушном Париже, к женщине, чья красота увядает день ото дня… Раньше ты не был таким жестоким, мой микадо.
– Позвольте-ка, это вы-то остались без средств к существованию? Не морочьте мне голову! Что до вашей красоты, она цветет пуще прежнего.
– Возвращаю вам комплимент. Седина на висках не сказалась на твоем сумасшедшем шарме, ты по-прежнему неотразим. Может, заглянешь как-нибудь вечерком ко мне полюбезничать? Мой новый адрес – улица Вожирар, дом двадцать семь. Или, если боишься оставаться со мной наедине, приходи в Монтрёй-су-Буа. Месье Мельес [99] имел любезность принять меня в свою синематографическую труппу. Он часто дает мне главные роли. А его фильмы – авангард современного искусства, авангарднее некуда!
99
Мари-Жорж-Жан Мельес (1861–1938) – французский предприниматель и один из первых кинорежиссеров. – Примеч. пер.
Эдокси поцеловала кончики затянутых в элегантные перчатки пальчиков и провела ими по щеке Кэндзи.
– До свидания, мой микадо! Мне пора, меня уж заждались.
Таша взяла газету, забытую кем-то на банкетке. Полковник Пикар подал иск против авторов телеграммы за подписью «Speranza», полученной им во время последней поездки в Тунис. Возобновление дела Дрейфуса, героизм полковника и Эмиля Золя вывели Таша из депрессии. Она изменит свою жизнь, бросит живопись и поставит свой талант карикатуриста на службу обществу – Антонен Клюзель, главный редактор «Пасс-парту» и давний друг, будет рад ее принять. После рождения Алисы она ни разу еще не отлучалась из дома вечером одна и сейчас чувствовала себя удивительно свободно и спокойно. Сидя за столиком у окна ресторана на углу улицы Пти-Шан, Таша некоторое время смотрела на прохожих за стеклом, на огни, на витрину забегаловки Дюваля, расположенной напротив, потом обвела взглядом зал. Ничего не изменилось: всё те же завсегдатаи – щеголи в поисках любовных авантюр, – тот же половой надменного вида, чуть постаревший, с темными кругами под глазами. Открылась дверь, и в блистающих зеркалах отразился элегантный мужчина. Он снял пальто и шляпу у дверей, Таша помахала ему, и через минуту он сел за ее столик:
– Вы пришли раньше.
– Для меня это своего рода паломничество. Я хотела немного побыть в атмосфере восьмидесятых, вспомнить прошлое.
– А вы сентиментальны, душа моя. Я счастлив поужинать с вами тет-а-тет. Однако ваше послание меня обеспокоило. У вас неприятности? Зачем вам понадобилась моя помощь?
– Мне нужен совет. А кого же, как не вас, мне об этом просить? Вы знаете жизнь и по-прежнему радуетесь ей. И годы, по-моему, ничуть не изменили ваши взгляды.
– Вы мне льстите. Я боялся услышать: «Ведь вы мне в отцы годитесь».