Коричневый Предел. Там, где зимуют раки
Шрифт:
— Врача! Срочно врача! — кричала толстая тётка, размахивая ажурным зонтиком от солнца.
Подбежавшие мужчины в растерянности стояли возле тела, не зная, что делать. К тому моменту лицо мальчишки стало тёмно-багровым. Он почти перестал дёргаться. И тут Рифальда словно подшвырнул кто-то в направлении пострадавшего, все его действия происходили, словно на автомате. Он склонился над мальчиком.
— Перочинный нож, живо! — выкрикнул Рифальд. — И авторучку! Ну, живо говорю!
Он не просил, не взывал о помощи, он приказывал, как это делают властные, уверенные в себе люди. И приказ его не терпел отлагательств. Не поворачивая головы к стоящим рядом, он протянул руку и тут же в его ладонь лёг небольшой перочинный нож, а следом за ним и авторучка. Рифальд вытащил из ручки стержень и отбросил его за ненадобностью.
— Трое ко мне! Один держит ноги, двое других — руки! — не смотря на голод и усталость, мозг Рифальда действовал чётко и быстро.
Он не обращался к кому-либо, не указывал, кто именно должен ему помочь, люди сами кинулись выполнять его приказ. Крепкий, сбитый мужчина, лет сорока присел возле ног мальчика и плотно прижал их к земле. Ещё двое юношей, по всей видимости, братья, зафиксировали руки пострадавшего.
Рифальд бегло прощупал пальцами горло шатена, и проткнул его перочинным ножом, чуть ниже кадыка. Наблюдавшие за его действиями женщины дружно завизжали. Не обращая на них внимания, юноша аккуратно вставил в надрез трубку от авторучки. Мальчик задёргался, мужчины, ассистировавшие Рифальду, крепче прижали пострадавшего к земле. Из полой трубки вылетали чуть слышные хрипы.
— Жить будет, — Рифальд потёр вспотевший лоб, и обвёл глазами толпу. — Почему до сих пор не вызвали врача?
Люди растерянно переглядывались. Какая-то женщина попыталась выдвинуть Рифальду претензию, по поводу того, что он разрезал мальчику горло без согласия его родителей.
— Значит так, — в голове у Рифальда гудело от перенапряжения, перед глазами потихонечку стали вырисовываться круги. — Ты, — он ткнул пальцем в одного из стоящих рядом мужчин, — бегом за каретой скорой помощи. Остальные могут разойтись.
— Надо вызвать полицию! — верещала неугомонная тётка.
— А ты, — Рифальд повернулся к ней лицом, — исчезни, сделай так, чтобы я никогда больше в жизни тебя не видел.
Тётка хотела, было что-то ответить, но не смогла произнести ни звука, она лишь беззвучно открывая и закрывая рот. В голове у Рифальда нарастал гул, белые круги усиленно мигали перед глазами. Он почувствовал, как теряет сознание. Послышался вой сирены, карета скорой помощи въехала на территорию парка. Юноша облегчённо выдохнул и приготовился потерять сознание, как в этот момент чьи-то крепкие руки подхватили его и, поставив на ноги, повели прочь от места происшествия.
— На, понюхай, — незнакомец сунул Рифальду под нос флакончик с едким запахом.
Юноша вдохнул его и тут же закашлялся.
— Фу, гадость какая..
— Согласен, гадость пренеприятнейшая, зато мозг пробивает, — отозвался незнакомец.
— Это точно, — кивнул Рифальд, почувствовав, как ему становиться значительно лучше.
Благородный незнакомец, взявший на себя миссию по спасению Рифальда, привел юношу в частный дом. Располагался он в глубине запутанных дворов, среди деревянных заборов и раскидистых клёнов. С первого раза к такому дому без провожатого не выйдешь, а Рифальд даже не старался запомнить дорогу.
Скрипнула деревянная калитка, покрытая облупленной, синей краской, о неровную поверхность которой можно было легко занозить руку.
— Давай, проходи, — мужчина слегка подтолкнул Рифальда в спину.
Узкая садовая дорожка подвела их к одноэтажному кирпичному домику с соломенной крышей.
— Как странно, — улыбнулся юноша.
— Что именно?
— Тот факт, что в городе, среди высотных домов умудрился спрятаться такой игрушечный дом.
— А, ты об этом, — мужчина ответил так небрежно, словно не понимал — а чему тут удивляться?
Рифальд зашёл в дом и оказался в просторной, светлой комнате в три окна. Из-за выбеленных стен казалось, что всё залито солнечным светом. На окнах чуть покачивались от небольшого сквозняка кипельно-белые занавески, вдоль стены стоял плюшевый диван с огромной спинкой и такими же массивными, овальными подлокотниками. Чуть дальше, находился небольшой, аккуратный камин. Возле среднего окна, как и полагается, стоял прямоугольный стол, по обе стороны которого расположились два стула с мягкими сиденьями. Рифальд сразу обратил внимание, что стулья и диван имеют одну расцветку, и открахмаленную скатерть отметил, а так же чистоту и идеальный порядок.
«У хозяйки этого дома должно быть хороший вкус», — подумал юноша.
— Присаживайся — мужчина указал на диван. — Есть хочешь? Впрочем, что это я задаю глупые вопросы. Танука, собери что-нибудь на стол.
На его голов из соседней комнаты вышла девочка, лет пятнадцати.
— Моя дочь, Танука, — с гордостью произнёс незнакомец. — Хозяйка этого дома. Кстати, а тебя как звать-величать?
— Рифальд.
— А меня можешь звать Хусом. Пока дочь накрывает, расскажи: откуда ты и как попал в наши края.
Из кухни доносился звон посуды и ароматные запахи, от которых у Рифальда сводило желудок. Но, чтобы не показаться неблагодарным, юноша начал свой рассказ, сглатывая слюнки через каждое слово. К середине повествования, когда его рассказ достиг места, где он уходил из дома, Танука принесла с кухни огромную дымящуюся фарфоровую супницу, с торчащим из неё половником. Аккуратно поставив её на край стола, маленькая хозяйка принялась разливать горячую жидкость по тарелкам. Затем девочка сняла льняную салфетку с огромной корзины, служащей хлебницей, и пьянящий аромат свежевыпеченного хлеба смешался с запахом горохового супа. Рифальд понял, что не в силах продолжать рассказ.